Из окопов стреляли все. Связисты бросили телефонные аппараты и палили из винтовок в серо-зелёную толпу. Командиры взводов и рот взялись за автоматы.
Капитан Солодовников лёг за «максим» со снятым щитком и длинной очередью резал во фланг наступающим. Ему казалось, что каждая его пуля находит цель.
Старшина медицинской службы Веретеницына схватила винтовку бойца, которому только что наложила повязку, расстегнула его подсумок и, упершись коленом в ступеньку окопа, методично, словно занималась своим непосредственным делом, расстреливала обойму за обоймой.
Иванок, на всякий случай переместившись ближе к НП командира роты, выхватывал из накатывающейся на траншею толпы очередную цель и плавно надавливал на спуск. В какой-то момент ему казалось, что рукопашной уже не миновать, что окопы Восьмой роты вот-вот будут затоплены прорывающимися и придётся сгруппироваться в нескольких местах и обороняться сообща, чтобы их не затоптали поодиночке.
Воронцов менял уже третий диск. Наступил такой момент ближнего боя, когда его взводные сами знали, что делать в следующую минуту и как поступить потом, если обстоятельства сложатся так, а не иначе. Грохот и вой стоял в окопах и перед их фронтом. Дымом и смрадом заволакивало землю и небо.
«Кайзер» рванул Балька за рукав, с силой толкнул в кювет.
– Ложись!
Мина в металлическим хряском рванула край дороги, сбила с ног двоих танкистов, которые, выбравшись из горящей машины, бежали теперь в общем потоке. «Кайзера» и Балька осыпало землёй и чем-то влажным и липким. Бальк всё плотнее прижимался к земле. Земля пахла дымом и толовой вонью. Эти запахи заполняли горло и вызывали спазмы, похожие то ли на приступы астмы, то ли на сильные рвотные позывы. Вокруг было столько убитых, а раненые метались по лугу и по опушке леса в таком ужасе, сбивая с ног и затаптывая друг друга, что Бальк уже смирился с тем, что эта неудачная атака на прорыв для него и есть последний бой, который, видимо, совпадёт с последними минутами жизни. Когда-то давно, в детстве, родители его возили в Дрезден, и там, в Галерее старых мастеров в одном из залов с приглушённым освещением, он видел картину, изображающую сцену битвы двух враждующих племён. Картина была огромной, во всю стену, и страшной. То же самое он видел теперь вокруг. Теперь он и сам был участником чудовищной баталии и самым несчастным её персонажем.
В какой-то момент толпы израненных отшатнулись назад, к лесу. Офицеры закричали, подавая запоздалую команду на отход.
Начиналось самое страшное. Теперь бежать нужно было назад, к ельнику, откуда начиналась атака. Бежать быстро, так как русские пулемёты не сбавляли темпа огня, а миномёты начали выкладывать тяжёлые мины по самой опушке, будто пытаясь отсечь отступающих от спасительного леса и покончить с ними на чистине.
Бальк лежал, уткнувшись лицом в землю. «Кайзер», оскалившись и прикусив прокуренный ус, жадно осматривал окрестность. Если сейчас встать и побежать в сторону ельника, куда устремились все, кого пока ещё миновали пули и осколки, а также раненые, кто ещё мог передвигаться, то, два против одного, русские их достанут из пулемётов и винтовок. Теперь они, мгновенно утратившие инициативу, – просто безмозглые мишени. Бегущие цели, которые можно методично расстреливать из всех видов стрелкового оружия и миномётов. Но если доползти по кювету до ближайшего осинника, то от него всего с десяток шагов до леса. «Кайзер», рискуя потерять свой старого образца стальной шлем вместе с головой, приподнялся и всмотрелся в очертания осинника и лесной опушки. Конечно, у этого безумного маневра есть изъяны. К примеру, русские могут иметь в том осиннике нечто вроде боевого охранения или просто окоп с наблюдателями, которые сейчас тоже ведут огонь. Или контролировать прогал между осинником и опушкой. От русских окопов до того места, который «Кайзер» избрал в качестве спасительной соломинки, было всего метров тридцать. Там их могут срезать одной автоматной очередью. Конечно, могут…
– За мной, сынок! – рявкнул «Кайзер» и грубо толкнул под рёбра Балька.
Тот вздрогнул и удивился, что он всё ещё жив. На той картине в Галерее старых мастеров не было мёртвых. Многие всадники на переднем плане были сбиты со своих лошадей. Они лежали в различных красивых позах, зажимали свои раны и умирали. Но ещё не умерли. Никто из них не умер. Но только умирал…
От «Кайзера» пахнуло смесью лука и перегара, как и должно пахнуть дыхание старого солдата. Бальк вскочил с дрожащей земли, подхватил карабин с примкнутым штыком и кинулся за вслед за «папашей». Ему было всё равно, куда бежать, и поэтому он в первые мгновения не отдавал себе отчёта в том, какое они взяли направление, и в чём вообще смысл их броска. Но вскоре впереди замелькали молодые осины, и Бальк понял, что они бегут в сторону русских окопов…
Иванок отстрелял очередную обойму. Теперь он стрелял в спины бегущих. Прицеливался в середину корпуса и нажимал на спуск. Он чувствовал попадание и ликовал. Немцы побежали. Они бегут! Пусть, гады, почувствуют, каково это – бежать от противника, который сильнее тебя, который стреляет тебе в спину и у него много патронов.
Пулемёты продолжали вырубать ряды бегущих. Раненые расползались в разные стороны. Они пытались поскорее укрыться в лесу. Пулемётчики и стрелки их не трогали. Иначе бы все они уже лежали на земле, подобно своим товарищам, которым не повезло больше.
Миномёты перенесли огонь в глубину. Мины рвались не только по опушке, но и в лесу, и над головами бегущих, срубая верхушки старых берёз и осыпая осколками кипящую серо-зелёную лаву.
Наступил момент, когда необходимо было в очередной раз перезарядить винтовку, и Иванок открыл дымящийся затвор, нащупал в кармане обойму. По привычке не выпускать из поля зрения происходящее в секторе огня, он заметил двух немцев, быстро ползущих по кювету справа от просёлка, заваленного телами убитых. Вот они поравнялись с группой придорожных деревьев, изрубленных осколками. Тут же нырнули в подлесок. Исчезли среди листвы и дыма. Их настойчивая попытка спастись и рискованный маршрут, который они выбрали, свидетельствовали о том, что страх не поразил их настолько, насколько им охвачены были толпы бегущих назад, к ельнику, и, пожалуй, им удастся добежать до леса.
Иванок зарядил новую обойму, толкнул затвор вперёд. В кармане оставалось две обоймы. Пятнадцать патронов для хорошего боя – мало. Если в лесу сейчас перегруппируются и снова хлынут на их оборону, недостаток боекомплекта может решить многое.
Он перекинул винтовку правее. Оптику будто заливало грязным молоком. Дым оседал медленно. Но тех двоих, отделившихся от общего потока, загнанного обратно в лес, он всё же разглядел. Пригнувшись к земле, они что есть духу бежали к опушке. Иванок поймал в перекрестье второго. Стрелять всегда надо последнего. Первый не сразу заметит потерю товарища, и этого мгновения хватит, чтобы успеть перезарядить винтовку и взять в прицел и его. Это правило знал каждый снайпер.
Пятнадцать патронов – это слишком мало для нового боя. Пополнить боекомплект вряд ли удастся. Придётся взять мосинскую винтовку. Но этого делать не хотелось. Иванок привык к своей «немке» и не хотел расставаться с нею. Он ждал, что с опушки, куда бежали двое немцев, вот-вот вспыхнут дымки выстрелов, и бегущие упадут в траву. Тогда расходовать патроны ему будет незачем.
