Поэтому ей нельзя засыпать: все что угодно, только не спать. Скоро Гаррик поскребется в окно, надо будет его впустить. С ним ночью спокойнее.
Иногда по комнате ходили люди. Демельза часто видела Росса, Джейн Гимлетт и доктора Эниса. Они были рядом, но не были реальными. Даже ребенок в кроватке, ее ребенок, не был настоящим. Все это было ее фантазией, чем-то из нереального будущего, из той жизни, о которой она могла только мечтать.
Вот все они оказались в круге света оплывающей свечи. Кивающая статуэтка, сломанные ребра, петля на шее и Некто страшный за дверью библиотеки.
«Вы забрали мою дочушку! – вопит Том Карн, пока она дрожит от страха, спрятавшись в буфете. – По какому праву вы глазели на ее спину! Да я вас засужу!»
– Кажется, эта статуэтка беспокоит Демельзу, – сказал Росс. – Лучше ее убрать.
Демельза выглядывает за край кровати, высовывается с полки буфета, она смотрит вниз на две маленькие фигурки, которые дерутся где-то далеко внизу. Росс забрасывает ее отца в камин, но тот как ни в чем не бывало встает на ноги и теперь собирается затянуть петлю у нее на шее.
«Ты спасена? – шепотом вопрошает отец. – Спасена? Распутство и пьянство – грех. Господь вытащил меня из болота и поставил на твердую землю. Теперь никакого пьянства и прелюбодейства».
«Спасена? – спрашивает Фрэнсис. – От чего спасена?»
Все вокруг хихикают. Но они смеются не над Фрэнсисом, а над Демельзой, над тем, как она пытается изобразить из себя важную леди, притворяется, будто она одна из них, а сама – обычная судомойка, которую вытащили из кишащего вшами домишки. Судомойка. Судомойка…
Она глубоко вздыхает и сбрасывает с края кровати свою жизнь и все свои воспоминания. Они становятся все меньше и меньше и постепенно уносятся прочь. Пусть они утонут. Пусть умрут. Только бы обрести покой.
«Пусть утонет в грязи, – говорит Росс. – Мерзкий карточный шулер… Пусть утонет».
«Нет, Росс, не надо! – Она хватает его за руку. – Спаси его. Или тебя обвинят в убийстве. Какая теперь разница, если мы вернули то, что потеряли? Мы ведь не потеряли Уил-Лежер. Мы снова будем вместе. А больше нам ничего не надо».
Демельза вздрогнула – к ее лбу приложили что-то холодное.
– Обычно жар так долго не держится, – сказал Дуайт. – Признаюсь, я растерян и не знаю, что предпринять.
Да, именно так Марк и убил Керен. Ей об этом не рассказывали, но слухи-то ходили. Они стояли возле окна, и он придушил ее насмерть. И теперь с ней хотят сделать то же самое. Она заснула, и Некто страшный вышел из библиотеки и теперь затягивает петлю у нее на шее.
– Гаррик! – шепотом позвала Демельза. – Гаррик! Ко мне, мальчик! Помоги!
– Выпей это, дорогая.
Голос Росса доносится откуда-то издалека, из другой комнаты, из чужой комнаты, из комнаты ее мечты.
– Бесполезно, – сказал Дуайт. – Она сейчас не в состоянии глотать. Может, через несколько часов, если…
А Гаррик уже скребется, он очень хочет попасть в дом.
– Откройте окно! – попросила Демельза. – Откройте скорее, пока… еще… не поздно…
Что-то большое, лохматое и темное прыгает на нее через комнату. Демельза задыхается от радости: они сделали, как она просила. Гаррик облизывает шершавым языком лицо и руки хозяйки. Она плачет от облегчения. Но вдруг, к своему ужасу, понимает, что пес принял ее за врага и вцепился зубами ей в шею. Она сопротивляется, пытается объяснить, но у нее не хватает голоса, не хватает дыхания…
Свеча погасла, стало холодно. Она дрожит в темноте. Джулия плачет – у нее режутся зубки. Надо встать и дать малышке попить. Если бы только ветер не был таким холодным. Где Росс? Он еще не вернулся? Верити говорит, что он все принимает слишком близко к сердцу.
«Что ж, в этот раз я его не разочарую. Больше я не стану его обманывать. Обманывать. Я его не подведу. Да, конечно, но как это сделать? Если не знаешь, нельзя быть уверенной».
Что-то не так с Джулией, и с ней самой тоже. Да, конечно, Джулия заболела. Она сидела возле ее кроватки всю ночь. Фрэнсис тоже болен. И Элизабет, только она не хочет это признавать. Во рту противный медный привкус. Это все из-за травы, которую они жгут в комнате. Тетушка Сара пришла сразу после распевания гимнов, чтобы присмотреть за всеми ними. Но…
– Росс! – позвала Демельза. – Росс!
– Он заснул в кресле в гостиной, мэм, – сказала какая-то женщина, но это была не Пруди. – Вы хотите, чтобы я его позвала? Ваш муж не спал три ночи.
Нет, спать нельзя. Вдруг придет отец? Он приведет всех иллаганских шахтеров, и они подожгут дом. Но ведь отец исправился и стал совсем другим человеком. Он женился на Нелли Чегвидден. Интересно, как бы он теперь к ним заявился? Может, с хором методистов? И распевал бы вместе с ними гимны под окнами. Демельза представила эту картинку. Смешно, но смеяться не получилось – она закашлялась. А потом она поняла, что это вовсе не смешно. Они уже стоят под окном. Она смотрит сверху на море лиц и видит, что шахтеры голодны и хотят хлеба.
Толпа тянется через всю долину и вопит: «Мы имеем право на хлеб по справедливой цене! Дайте нам зерно! Дайте, или мы не уйдем!»
Она понимает, что единственный хлеб, который она может им дать, – это ее ребенок…
Рядом с ней стоит мельник Сэнсон. В углу Верити с Эндрю Блейми, но они слишком увлечены друг другом и не замечают ничего вокруг. Она рыдает от безысходности и страха. Шахтеры требуют хлеба. Еще минута, и они подожгут дом.
Демельза оборачивается в надежде увидеть рядом Росса, потом снова смотрит в окно, но устремленные к ней лица шахтеров уже заволокло клубами белого дыма.
– Смотрите, – сказала Джейн Гимлетт, – снова снег пошел.
«Снег! Разве ты не видишь, что это не снег, а дым?! – попыталась выкрикнуть Демельза. – Дом подожгли, мы все сгорим заживо!»
Сэнсон упал, и дым начал проникать в ее легкие.
Демельза закашлялась, потянулась к горлу и наткнулась на чью-то руку.
Утром четвертого января ветер стих и повалил снег. К полудню снегопад закончился. Поля стали белыми, ветви деревьев клонились к земле под тяжестью влажного снега, вниз по ручью дрейфовали льдины. Джон Гимлетт рубил дрова во дворе, но для этого ему сначала приходилось растаскивать скованные льдом поленья. Девять уток Гимлеттов направились к воде, на фоне белого снега они казались грязно-желтыми. На Хэндрона-Бич начался отлив, огромные волны бушевали вдалеке от берега. Целую неделю пляж был под слоем изо льда и желтых водорослей, а теперь его накрыло белым снежным покрывалом. Дюны стали похожи на горные хребты, а темные скалы взирали на все свысока, укутавшись в белые саваны.
Наступила мертвая тишина. Как будто после неистовой бури на землю набросили пуховое одеяло. Мир замер, только собачий лай эхом гулял по долине. Море шумело, но его рев растворялся в тишине.
