– Я хочу знать, каково это, – сказала она. – Как женщине мне важно испытать это. Не хочу сожалеть об упущенной возможности.
Он опустил ее обратно на подушку и обнял так, чтобы она не видела его лица.
– Тогда все изменится.
– Но я этого хочу. Не знаю, почему мы до сих пор не сделали этого.
– У тебя импланты.
– Уже полгода как удалила. Но все равно ничего.
Он закрыл глаза, чтобы не выдать нахлынувших чувств. Шесть месяцев он не знал об этом, а она ему не говорила. Он почувствовал, как она поднялась и поцеловала его в губы.
– Но сейчас неподходящее время, – напомнил он. – Прости, милая.
Он лежал не шевелясь, а она пошла в ванную. Услышав льющуюся воду, он быстро встал и оделся. Налил себе холодной водки на два пальца и залпом осушил, а затем решил что-нибудь приготовить. Стейки были в его репертуаре. Пока разогревалась сковорода, он открыл вторую бутылку вина.
Шон не хотел еще одного ребенка. Единственная дочь ненавидела его, и он не мог без сожаления вспоминать то время, когда она относилась к нему как к отцу. То наивное и невинное время, когда он думал, что сумеет совмещать супружество, отцовство и свое призвание.
– Горит…
Мартина – ухоженная, благоухающая и ответственная – взяла у него сковороду и сама встала к плите.
– Не волнуйся, – сказала она, – мы все разрулим. А пока давай просто наслаждаться этим вечером.
Она снова наполнила его бокал и взяла свой. Шон смотрел, как она готовит, и даже не заметил, как она включила музыку, а потом они сидели рядом за едой, и он был полностью поглощен происходящим здесь и сейчас: любовался прекрасной молодой женщиной, его партнершей по бизнесу и в жизни, женщиной, которая помогла ему создать виллу «Мидгард».
Мартина внимательно слушала, когда он рассказывал ей о Бенуа и Цзя и об их новых ледовых яхтах.
– Джо не привык спрашивать твоего разрешения, чего бы это ни касалось. Если ты снова решил встать во главе…
– Я решил. Собираюсь вернуться к работе, чтобы все пошло активнее.
– Хорошо! Я бы хотела пригласить группу инвесторов – мы можем это спланировать?
– Конечно.
Шон улыбнулся. Вторая бутылка наконец сняла его напряжение. Он слушал Мартину, которая тоже расслабилась и теперь рассказывала ему о своих новых успехах в работе, и вставлял правильные междометия, однако мысленно вновь перенесся в каяк, где он оказался один на один с медведем, буравившим его своими черными глазами. Он хотел убить его. Шон вздрогнул.
– Что такое?
Он взял ее за руку и отвел из-за стола обратно в спальню. Медведь хотел убить его, но вместо этого заставил ощутить себя более живым. Образы других женщин, тех двух стюардесс возникли перед ним, и он завелся так, что Мартине передалось его возбуждение, когда он схватил ее и повалил на постель, как ей нравилось, и вылил вино на ее загорелое тело со светлыми треугольниками от бикини. Белые простыни, испытавшие такой экстравагантный натиск, пропитывались красным, словно здесь произошло убийство.
«Свартен», он же «друг Йохансена», выглядел плохо в свете фонаря. Плоти, кожи и внутренностей совсем не осталось; ничего, кроме голой грудины и хребта с остатками ребер. Было жаль, что этому статному и сильному псу был уготован такой конец. У него имелся только один недостаток – довольно скверный характер. Особенно ему не нравился Йохансен – пес начинал лаять и скалить зубы всякий раз, когда тот показывался на палубе или хотя бы открывал дверь, а когда он насвистывал, сидя наверху или в «вороньем гнезде» в темные зимние дни, его «друг» оглашал ледяное пространство свирепым воем. Йохансен нагнулся с фонарем, чтобы взглянуть на останки.
– Ты рад, Йохансен, что с твоим врагом разделались?
– Нет. Мне жаль.
– Почему?
– Потому что мы не помирились прежде, чем он умер.
И мы продолжили выискивать медвежьи тропы, но не нашли больше ни одной; так что мы взяли мертвых собак себе на плечи и повернули домой.
12 декабря 1893 года.
Крайний Север: Норвежская полярная экспедиция 1893–1896 гг. (1897 г.).
Фритьоф Нансен
8
Лондон, четырьмя годами ранее
Нельзя было сказать, что Шон и Том поставили крест на своей дружбе, хотя они уже два года не встречались и не разговаривали друг с другом. Но теперь Шону был нужен Том и, хотя Том этого еще не знал, ему тоже был нужен Шон. Потому что предложение его старого друга давало бесценную, уникальную возможность, которой он едва ли мог пренебречь, – шанс защитить Арктику и хоть раз в жизни получить за это хорошие деньги.
Шон позвонил Тому, решив не возиться с перепиской, и застал его в приподнятом настроении, когда тот возвращался в кебе из аэропорта в Ричмонд после дальнего путешествия к одной ушедшей под воду народности в Тихом океане, и Шон дал понять, что знает, о чем идет речь. Том был удивлен и искренне радовался, услышав его, проявил большой интерес, узнав, что слухи о продаже земли на северном архипелаге были правдой. Не земли, поправил его Шон, а только собственности. Речь о Мидгардфьорде.
– Серьезно? Ты это покупаешь?
– Когда ты будешь дома? Хочу отправить тебе кое-что почитать.
– Давай прямо сейчас. Мне уже не терпится.
– Я хочу отправить бумажную версию.
Шон также намеревался отправить кое-что еще. Вызвав курьера, он снял со стены своего домашнего кабинета маленькую фотографию в рамке. Он купил ее, будучи еще студентом Оксфорда, и с тех пор не расставался с ней, даже в течение двух лет заграничной стажировки у Кингсмита, когда все его пожитки умещались в одном чемодане.
Со снимка цвета сепии на него смотрели два лучших друга-полярника – Кнуд Расмуссен и Петер Фрейхен, их сфотографировали где-то в арктической Гренландии примерно в 1925 году. Шон нашел снимок в лавке старьевщика и собирался подарить Тому, который просто бредил этой парочкой в то время. Но едва Шон приложил фотографию к своей стене, ему захотелось оставить ее, хотя сам он был больше увлечен Британской арктической воздушной экспедицией 1930 года под предводительством эффектного и трагичного Джино Уоткинса с его ватагой золотой. Но Расмуссен и Фрейхен уже были легендой и словно обладали силой некоего тотема, и это ему нравилось.
– Должно быть, где-то в Гренландии, – мечтательно сказал Том, глядя на новое сокровище Тома с восхищением и завистью. – На пути к Туле. Если она тебе когда-нибудь надоест…
Двадцать лет спустя Шон сунул фотографию в папку вместе с деловым предложением и передал курьеру.
