За ужином в тот вечер Петер рассказал несколько поразительных шпицбергенских историй о своем товарище по имени Андреас Бек.
– В общем, это было у Голландского, или Амстердамского, острова, где мы с Андреасом сошли на берег и оказались среди многочисленных могил. Мы решили, что хотим посмотреть, что в них, так что разломали несколько гробов и вытащили из них останки. У одних еще сохранилась плоть на челюстях и носах, а у других даже фуражки на голове. Андреас был сущий черт, так что он всё ломал эти гробы, доставал черепа и пинал их туда-сюда. Некоторые он ставил как мишени и стрелял по ним. Потом он захотел проверить, есть ли у них в костях костный мозг, он взял и сломал берцовую кость, и, конечно же, там был мозг; он взял и выковырял его деревянной шпонкой.
– Как же он мог совершить подобное?
– О, ну знаете, он ведь был голландцем.
Среда, 24 января 1894 года.
Крайний Север: Норвежская полярная экспедиция 1893–1896 гг. (1897 г.).
Фритьоф Нансен
15
Неделю спустя Шон снова увидел Парча на летней вечеринке, проходившей в саду на крыше банка в Сити. Публика под хмурым небом потягивала коктейли «Пимз»
[36] и шампанское, поглощая фуа-гра и устриц. Парч двигался в толпе, а Шон оставался на месте, и в какой-то момент они столкнулись друг с другом.
– Прости мой наглый интерес, – сказал Парч после первой порции любезностей, – но я слышал, что уже назначены даты дознания по делу бедного Тома Хардинга. Целую неделю – неужели столько можно говорить об этом? Да, я плохой человек, я увидел это на служебке. Ну да, я подглядывал. Никому не нравится, когда от тебя избавляются за ненадобностью – я тебя представил Стоуву, а теперь мне не положено ничего знать. – Он вздохнул. – Хэштег «шестерка».
– А Стоуву известно о дознании?
– Ну, он от тебя под впечатлением, как и все. Он проявляет дружеское участие к тебе. И пока ты не обвинил меня в том, что я за тобой шпионю, и не подтолкнул к парапету, вот… – Он протянул Шону визитку, на которой стояло имя Николаса Соубриджа, королевского адвоката. Канцелярия в Линкольнз-Инн
[37], частный офис в Мейфэре
[38].
– Зачем?
– Насколько мне известно, при проведении дознания, – сказал Парч, – обычно стремятся обвинить кого-то одного. И если мой начальник консультируется у этого именитого адвоката и поручает ему массу дел, он, наверное, знает, что делает.
Шон спрятал визитку.
– А ты зачем это делаешь?
– Помогу, чем смогу. Никаких обязательств.
– Ну хорошо.
Королевский адвокат Николас Соубридж согласился принять Шона через два дня, причем не в своей канцелярии в Линкольнз-Инн, а в частном офисе в Мейфэре. Попав в помпезное фойе с надменным секретарем и резным мраморным камином, Шон был немало удивлен, когда по ступенькам к нему пружинисто спустился человек намного моложе, чем он ожидал.
Соубридж был примерно ровесником Шона, энергичным и подтянутым, с волосами, чуть тронутыми сединой на висках, в его проницательных глазах за старомодными очками в черепаховой оправе горел веселый огонек. Он пригласил Шона в свой кабинет, обшитый деревянными панелями и напоминавший комнату в клубе, благодаря хьюмидору в углу и темному ковру в шотландскую клетку. Шон вежливо отказался от алкоголя и сигары из хьюмидора, сказав, что не возражает, чтобы хозяин курил, и Соубридж зажег недокуренную «Коиба Сигло № 6», лежавшую на краю большой хрустальной пепельницы на столе, после чего они перешли к делу.
Шон стал рассказывать, как узнал, что снова возникло тело Тома, но Соубридж перебил его.
– Нет, – сказал он, глядя поверх очков. – Вы узнали эту страшную новость по телефону от Джо Кингстона.
– Кингсмита.
– Кингсмита, простите, сообщившего вам, что нашли Тома. Стоит произнести «снова возникло», и создастся превратное впечатление, что вы уже видели Тома мертвым.
Соубридж достал прозрачный файл, и Шон узнал лежавший в нем выпуск «Санди таймс» трехлетней давности, в котором было напечатано его интервью под заголовком «Герои-полярники».
– Кстати, восхитительное интервью, задает очень правильный тон. Скорбь, храбрость, патриотизм. И, боже правый, вы остались в живых только чудом.
Шон ничего не сказал на это, и Соубридж продолжил:
– В общем, я опираюсь на ваши сведения из этого интервью, в котором вы говорите, что ваш старый друг и важный деловой партнер был жив, когда вы видели его в последний раз. Поправьте, если ошибаюсь.
– Том был жив.
У Шона возникло странное чувство парения. Запах сигарного дыма и свежего крема для обуви от полуботинок Соубриджа из-под стола. Приглушенный шум дорожного движения из-за сводчатого окна с двойным остеклением, выходившего на Брук-стрит. Шон протянул руку к стакану воды и увидел, что он пуст. Соубридж снова наполнил его.
– Вы славно поступили, обратившись ко мне, – сказал он. – Одно дело – прочитать на бумаге, с чем вам предстоит столкнуться, и совсем другое – испытать это на самом деле, чувствуя на себе все эти взгляды. Это не деловая презентация, не церемония вручения наград. Это очень серьезное переживание.
– Но это не судебное разбирательство.
– Абсолютно отдельное, чисто формальное расследование. Чаще всего именно родственники покойного хотят найти виноватого или виновного – такова природа человека, и кто может их винить? Но это не представляет интереса для коронера. Так что я могу вам обещать: здесь не будет никакого приговора или чего-то подобного. Мы с вами выступим в духе почтительного сотрудничества и окажем содействие нашему доброму коронеру в составлении правдивого отчета о произошедшем. Что будет, скажем прямо, сущим кошмаром, и вы должны быть к этому готовы. Осилите?
– Осилю? Да.
Шон посмотрел на деревянную панель позади Соубриджа и увидел у него над головой резной бант с семечком на спиралевидном стебле. Он отвел взгляд.
– Вы видели тело Тома?
– Что? Нет!
Соубридж театрально хлопнул в ладоши, словно фокусник.
– Дорогой вы мой! Я даю вам почувствовать, на что это будет похоже. Внезапный коварный вопрос с бухты-барахты, вот так, запросто. Между прочим, превосходная реакция. Нам нужен чистый раунд, никаких пустых обещаний и отказов – у меня дочка так требует купить ей, – это я от нее усвоил, но продолжим: трагедия произошла три года назад. Заметим, что некоторые могут воспринимать этот временной отрезок как целую жизнь, так и, при некоторых патологиях, пять минут. Судья – или коронер в данном случае – всегда говорит, что делает поправку на срок давности, но в действительности они склонны к весьма сильному давлению в случае любой неопределенности. Ясность упрощает их работу, так что мы дадим им ясность. И все разойдутся по домам, не то чтобы счастливыми, но с чувством завершения дела, что и является целью данной процедуры.
