– Было почти совершенно темно, горел только мой головной фонарь. Я подполз к краю и ничего там не увидел. Мой луч проникал метров на шесть, и я различил края, где раскололся лед. Там было очень глубоко, и свет не доставал до низа. Я не видел фонаря Тома. Была сплошная чернота. Я крикнул ему, позвал его. Ответа не было. Мне стало страшно. Я подумал, что тоже умру. Но я собрался с силами и стал пробираться на ощупь, пытаясь выбраться туда, где, как я думал, был выход. Я ужасно боялся, что тоже поскользнусь и свалюсь в расселину. Я не знал, надолго ли хватит фонаря. Я ничего не слышал и не знал, успели ли остальные выбраться из ледника. Кругом был полнейший разгром, вся пещера обрушилась, повсюду валялись куски и большие глыбы льда, и мне приходилось ползти. Я просто старался двигаться вверх и искал туннель. Дальше я мало что помню.
Шон лежит на животе, он едва может дышать, но он понимает, что кислород жизненно важен и старается сдерживать дыхание. Луч фонаря выхватывает нагромождения кусков льда, матовых и блестящих, белых, серых, синих, прозрачных. Шон потрясен, он содрогается от шока, не представляя, не ранен ли он, не течет ли кровь, он только слышит удары своего сердца, отдающиеся во всем теле, и понимает, что должен двигаться, иначе умрет.
Он опирается на локти и делает рывок вперед, но его правая нога придавлена тяжелым куском льда. Он высвобождает ногу и ползет дальше. Пар дыхания клубится в свете фонаря – он слишком интенсивно дышит, надо замедлить дыхание или он задохнется. Медленнее… Он не должен звать Тома, чтобы звук его голоса не вызвал очередное обрушение, его лицо горит, он поднимает голову ото льда и приказывает себе ползти дальше. Не останавливайся, пробирайся вперед, вызови помощь – ты труп, если остановишься, тогда тебя тоже ждет смерть. Он помнит: у него не больше часа, потом он может умереть от переохлаждения, или удушья, или от всего сразу. Головной фонарь светит пока ярко, но батарейки не вечны. Найди зазор, не останавливайся, не паникуй.
Вон там: черный треугольник в груде льда. Шон уловил движение воздуха, или ему это только показалось, – он закрывает глаза, чтобы лучше почувствовать это.
Том.
Он зовет его, но только мысленно, ни голос, ни легкие он не использует. Он умрет, если остановится, хотя может умереть и свалившись в пропасть, но он все равно ползет на локтях к черной дыре. Шлем не дает пролезть, и он пытается снять его, теребя ремешок и зажим – он стаскивает перчатки зубами, – и освобождается от шлема. Края льда врезаются ему в ухо и голову, но он упрямо протискивается в щель все глубже, ощущая спиной неровности с каждым рывком и чуя другой воздух впереди…
…он чует воздух словно животное, чует его на вкус, поскольку способность рассуждать и анализировать начисто исчезла. В панике он забыл, что вместе со шлемом избавился от фонаря, и теперь вокруг только тьма и холод, давящие на него со всех сторон, словно сама смерть сжимает его в объятиях, но он продолжает ползти точно слепой червь, вкручиваясь в лед непокрытой головой, используя боль как инструмент, ведь даже последний паразит наделен волей к жизни, и он ощущает себя каким-то древним ледяным паразитом, продирающимся через кишечник ледяного великана…
Эта мысль приводит Шона в бешенство, заставляя изо всех сил пинать сапогами стенки этого гигантского кишечника, – он вылезет наружу через рот, или глаз, или жопу, или кожу великана, он стал огромным вибрирующим червем, одержимым одним стремлением – двигаться вперед, извиваясь всем телом, плавя лед, чтобы протиснуться дальше…
Воля Шона питает его силы, упрямо тащит этот сгусток мяса, костей и хрящей сквозь тесные, неподатливые пространства, хотя кошмарная тяжесть давит на него и ему очень хочется отдохнуть, но страх смерти подстегивает, и он сучит ногами, обдирая их до крови, едва не блюя от натуги…
Он прорывается в просторную черноту, и ледяная стена бьет его снизу.
ТОМ – это имя не срывается с языка, не выдыхается его легкими, а только падает вглубь его разума и исчезает.
В этой тьме разум Шона приходит в движение, а затем и его тело. Он не умер. Он чувствует пространство вокруг себя. Он упал.
– Том! – на этот раз он действительно произнес имя друга.
Он слышит эхо. И снова зовет его, поворачивая голову в разные стороны. Вот звук наткнулся на стену, но вот он меняется, уходя вдаль, и Шон ползет в ту сторону, ничего не видя, но ощущая, как обострились все его чувства.
Том, Том, Том…
Он движется вперед во тьме, повторяя это имя, точно мантру, и прислушиваясь к эху, и вдруг чувствует движение воздуха. Лед под ним начинает идти под уклон. Он скользит и пытается ухватиться за что-то, но кругом пустота, он скользит все ниже и быстрее – и вдруг врезается в какую-то холодную массу. Столкновение было резким, но не болезненным. Его рот полон мягкого снега. Он карабкается и выбирается под завывания ветра в снежную бурю.
Шон повернулся к коронеру.
– Мне невероятно повезло. Каким-то образом я пробрался в другую часть пещеры и сумел выбраться. Остальное я рассказал в интервью «Санди таймс» сразу после случившегося. Мистер Соубридж предоставил его суду.
– Я знаю, мистер Каусон, и спасибо вам. Но поскольку я не читаю «Санди таймс», то пропустила ваше интервью три года назад, и все, о чем вы рассказали, для меня внове. Я видела, что вы включили интервью в материалы следствия, но решила услышать это от вас лично, а не прочитать журналистскую версию. Хотя мы все, конечно же, редактируем наши воспоминания, это неизбежно.
Соубридж облокотился на спинку переднего кресла.
– Ваша честь, это звучит так, словно вы предполагаете…
– …что воспоминания субъективны; именно так, мистер Соубридж. Мистер Каусон, вы можете продолжить?
Шон кивнул. К своему удивлению, он увидел лицо Мартины, бледный маячок позади Соубриджа. Он не заметил ее появления.
– Я знал, что мы вошли в пещеру около полудня, через час после затмения. В такое время года темнеет после трех, и когда… когда я упал в сугроб, было темно. Так что могло быть три или десять, я не имел представления. Я не видел света и ничего не слышал из-за ветра. Погода совершенно переменилась. Я только подумал, что не мог находиться на ледниковой шапке, поскольку, падая, не видел гор. Я не знал, что делать, кроме как вернуться назад в туннель, чтобы оказаться хоть в каком-то укрытии, но я не мог найти его.
Ветер – это дьявол, воющий ему в уши, пытаясь убить его звуком. Онемевшими руками Шон старается затянуть все свои ремни: край куртки, рукава, капюшон, брюки. Тома нет. Скидо нет, спасательного костюма нет. Он замерзнет до смерти на мидгардском леднике или его съест медведь. При этой мысли его внимание обостряется, и он начинает высматривать любое движение в снегу. Сердце готово вырваться из груди, толкая его вперед. Укрытие или смерть.
Воющий ветер тысячью кулаков сбивает его с ног, и он, тщетно пытаясь удержаться на ногах, снова падает лицом вниз. В какой-то степени он осознает, что движется вниз по склону, – ветер мутузит его со всех сторон, но в основном со спины. Он спускается с горы. Его мозг цепляется за эту догадку, это важно. Да! Потому что нисходящий ветер идет с суши к морю. Ветер приведет его к фьорду, где его могут ждать медведи.
