Том и Гейл уставились на него, и Том рассмеялся.
– Прошу прощения; мне на секунду показалось, что ты сказал…
– Ага, сказал. – Внезапно Шон почувствовал, как опьянел. – Очень просто. Банки хотят войны. Значит, будет война. – Он взглянул на рисунок Рози. – Просто прелесть.
– Но это совершенно аморально! – воскликнула Гейл.
– Это акула, – заявила Рози, подавленная возникшим напряжением.
– Я не сказал, что это правильно, я просто сказал, что так будет. – Шон почувствовал, что кот трется о его лодыжку, как делал всякий раз, когда кто-то из них начинал нервничать; он взял у Рози рисунок. – Какая страшная акула! Но послушайте меня: марш совершенно ни шиша не изменит. Все решают деньги. Так это работает.
Он отдал рисунок Рози и увидел осуждающий взгляд Тома, что взбесило его.
– Не могу поверить, – сказал Том, – что ты способен так рассуждать.
– Это экономический прагматизм.
– Шон, это мерзко. – Гейл чуть не плакала, а Рози уже всхлипывала. – Это не может быть правдой.
– Ради бога, я же не говорю, что я хочу войны. – Шон сделал большой глоток вина, пытаясь успокоиться. – Но банки ненавидят неопределенность, все это затягивается, и, если так будет продолжаться, под угрозой окажется благосостояние множества людей.
– Но в ином случае множество людей будут убиты в самом скором времени! – Том накрыл рукой свой бокал, и Шону пришлось поставить бутылку обратно. – Ты собираешься спокойно сидеть, ничего не делая?
– Том, не надо со мной говорить так, будто это я за все несу ответственность, а ты тут пытаешься всех спасти. Ты, знаешь ли, заигрался в святошу, это уже начинает раздражать.
Том встал. Он сложил свою салфетку, поцеловал Гейл и повернулся к Шону:
– Спасибо за гостеприимство. – Он наклонился и поцеловал Рози. – О, пожалуйста, не рви, это такой хороший рисунок.
– Видишь, как ты всех расстроил? – произнес Шон вставая. – Тебе нельзя уходить, ты, блин, не можешь садиться за руль! Я просто говорю как есть!
– Мистер коронер! – Соубридж снова чуть отжался от спинки переднего кресла. – Долгая дружба имеет свои подъемы и спады, и я полагаю, что миссис Осман уводит наше внимание в сторону от основной темы.
– Согласен, мистер Соубридж. Миссис Осман, ввиду ограниченного времени и доступности всех сторон, будьте добры задавать вопросы, прямо касающиеся цели нашего дознания: как и каким образом Том Хардинг расстался с жизнью. Мы не выискиваем экзистенциальных мотивов, коренящихся в прошлом и касающихся отношения к войнам или чему-либо подобному, и не выстраиваем психологических портретов наших свидетелей.
– Именно, именно! – воскликнул Соубридж и размеренно похлопал в ладоши.
– Ваша честь, при всем моем уважении, – повернулась к нему миссис Осман, – разве не является задачей всякого дознания, помимо прочего, бесстрашно расследовать все причины и выискивать и фиксировать все факты, касающиеся обстоятельств смерти, которые вызывают общественный интерес…
– Да, благодарю вас, миссис Осман. – При каждом слове мистер Торнтон опускал на стол сцепленные в замок руки. – Я в курсе судебных решений лорда Лейна
[50] и хорошо знаю, что входит в мои собственные обязанности. Мы можем продолжить?
– Разумеется. Больше никаких вопросов, благодарю вас, мистер Каусон. – Миссис Осман села на место.
Шон весь пропотел за время дознания и хотел вернуться в отель, чтобы принять душ, но у него не было времени. Мартина, волновавшаяся за него, приехала раньше, чем он ожидал, и нашла маленькое бистро неподалеку от здания суда. Они встретились с Соубриджем, который подготавливал ее к даче показаний.
– Улыбайтесь, но не слишком много. Я это говорю, потому что, если прекрасная женщина не улыбается, ее считают замкнутой и недоброй. Но если она улыбается слишком часто…
– …ее превратно понимают, – закончила фразу Мартина. – Поверьте, я это знаю.
– И также старайтесь не перебивать других. – Соубридж принялся за свою телятину. – Вы очень удачно нашли это место.
– Может быть, вы дадите мне какие-то советы, как вести себя.
– Я надеялся, что вы попросите об этом. – Соубридж ухмыльнулся, не обижаясь на нее. – Вы безупречная, soignée femme-fatale
[51], ответственная за развал семьи этого бедолаги. Лучше, если вы свыкнетесь с этим сейчас, потому что именно так они будут о вас говорить.
– Может, скажут и что-то похуже.
– Ха. Вполне возможно. Но не важно – вы сделали все, что могли, чтобы спасти Тома, и Шон до сих пор не оправился от потрясения.
– Так и есть. – Шон едва ли сказал пару слов за все это время.
Его восприимчивость сильно обострилась – он четко видел макияж на лице Мартины, а затем он стал замечать его повсюду на ее коже и на ресницах, углядел даже что-то, придававшее ее рукам еле заметный блеск. Он взял ее руку и стал рассматривать. Крохотные крапинки слюды, добавленные в лосьон. Она поняла его жест по-своему и, улыбнувшись, сжала его руку.
– Милый, все будет в порядке.
– Конечно будет, – подтвердил Соубридж. – И скажите ему поесть, а то он грохнется в обморок.
– Он не может есть, когда волнуется. И я тоже, – сказала Мартина с набитым ртом. – К вечеру он проголодается.
– Я на это надеюсь. Ему понадобятся силы. – Соубридж подмигнул Шону. – Присоединяйтесь в любое время, если пожелаете. В любом случае вечером все должно быть в порядке. Мы получили видеооткрытку – так, кажется, их называют, – от мисс Рэдианс Янг. Потом выступает Мартина. И гляциолог, профессор Роджер Келли. Кембриджский диплом океанолога. Вызывает опасения нефтяного лагеря и обожание лагеря зеленых, так что с ним надо быть настороже.
Мартина подалась к Шону, положив руку ему на бедро.
– Ты герой этой истории, не волнуйся.
Соубридж поморщился.
– Что? – спросила она.
– Выживший редко бывает героем, – сказал Соубридж. – Следует соблюдать осторожность.
Гангрена, развивающаяся в отмороженных частях тела, не столько болезненна, сколько зловонна. Она страшно воняет, и от этого никуда не деться. У сиделки было особое лекарство. Она ловила маленьких леммингов – арктических мышей, размножающихся быстрее морских свинок, – убивала их при мне и укладывала теплые шкурки на открытые раны, кровавой стороной вниз. Через несколько часов, наловив еще нескольких, она снимала шкурки с ран вместе с отмершей плотью и заменяла их новыми. Кроме того, она бормотала магические заклинания над моей ступней и пела песни для облегчения боли.
