Мгновенным движением перехватив ее кисти, этот человек развернул Алену так, что она оказалась к нему лицом, и придвинулся близко.
К Алены забилось сердце. Черты она различала смутно. Невысокая приземистая фигура, слишком длинные руки… Что-то в нем было знакомое, пугающе знакомое!
– Узнала меня? – шепнул незнакомец, а когда Алена слабо качнула головой, хохотнул: – Эка сучья у тебя память! Ничего, сейчас вспомнишь!
Он подтащил Алену к окну. Сквозь щелку в ставне сочился бледный, едва уловимый лунный свет, однако его достало Алене, чтобы разглядеть низкий лоб, грубое лицо, кривой рот.
Она хотела крикнуть, но не смогла – только хрипло выдохнула, однако в этом коротком звуке был весь ее ужас.
Конечно, узнала. Конечно, вспомнила! Этот жуткий лик преследовал ее в кошмарах… Которые кончались так мирно, так сладостно: снами про темную ноченьку и заросший травою бережок темной речушки… Это он! Тот самый человек, который опоил ее какой-то отравой, завлек в казарму. Там ее спас Аржанов. А вдруг это все было им лишь подстроено, а потом… потом… Мысль была так страшна, так обезоруживающе подла, что Алена не могла додумать ее до конца. Да и времени на то ей дано не было: кривая ухмылка вновь возникла на лице незнакомца.
– Вижу, признала, – пробурчал он. – Ну что, мало тебя солдатики помяли, да? Мне кой-что оставили? Tеперь-то я своего не упущу… А ежели пикнешь хоть слово, когда хозяйка придет, пеняй на себя: вмиг шею сверну!
Он толкнул Алену на пол и, сопя, принялся заворачивать юбку, одной рукой придавив лицо, так что Алена не могла ни вскрикнуть, ни укусить его, только беспомощно била ногами. И вдруг она оказалась вздернутой с полу, с заломленными за спину руками, а криворожий с ненавистью шепнул:
– Ну, вот. Быстро ее черт принес! Но ты не больно радуйся: сейчас тебе небо с овчинку покажется!
Теперь и Алена услышала, как скрипит крыльцо под чьими-то торопливыми тяжелыми шагами.
Первой в двери прошмыгнула уже знакомая низенькая фигурка, затем другая – повыше ростом, грузная. Алене показалось, что сквозь ее черное одеяние светится какой-то странный огонечек, и тут же она поняла, что не ошиблась. Вновь прибывшая откинула край черного платка, поставила на стол масляную коптилочку и, поправив фитилек, обернулась к Алене.
Огонек возвысился, загорелся ровно, но и вдесятеро тусклейшего света хватило Алене, чтобы с одного взгляда узнать Ульяну. Ульянищу!
Погибель свою.
Глава двадцать первая
Самоварная подсвечница
«Ну вот и все, – спокойно, обреченно произнес кто-то, и прошло несколько мгновений, прежде чем Алена поняла, что это не чей-то потусторонний голос, а ее собственные мысли. – Дура ты, дура! Почему не бросилась наутек, чуть завидела закрытые ставни?!»
Объяснение могло быть одно: кого Господь желает погубить, того лишает разума. Вот и ее лишил разума, осторожности, предусмотрительности. Подвел к гибели, будто блаженную овечку на заклание. Дал изведать великое горе и великое счастье – и обрек за то на смерть.
Ну, коли так… Руки Алены были все еще в тисках криворотого, поэтому она перекрестилась мысленно: смиряясь перед вышней волею и только прося у Бога силы напоследок – силы и мужества, чтобы не затрепетать перед смертью и встретить ее достойно.
– Отпусти ее, Маркел, – негромко велела Ульяна. – Никуда она отсюда не денется. Верно, Алена? Поняла, что от меня на коне не уйти?
Алена промолчала: вся крепость ее духа сейчас ушла на то, чтобы превозмочь боль в руках, не издав ни стона. Так что единственным ответом на слова Ульяны был ехидный смешок, прозвучавший откуда-то снизу. Алена покосилась – и различила у низенькой фигурки, той самой, которая предательски свалила ее на пол, крошечное сморщенное личико. Фокля! Ну да, как же без нее? Диво, что Алена ее не распознала с первого мгновения. Она вздрогнула – и с подчеркнутым отвращением попятилась.
– Чего косоротишься? – хихикнула Агафоклея. – Мы с тобой старинные знакомицы!
– Неужто? – процедила Алена как могла пренебрежительнее. – Коня куют, а жаба лапу подставляет! Знакомица выискалась!
Фокля так и заелозила по полу, забила ножонками.
– Надо бы тебя за виски да в тиски! – пробормотала она с ненавистью, но Ульяна резко махнула рукой:
– Нет. Хватит. Не надо. Раз ошиблась – более того не повторю.
«О чем это она?» – недоумевающе подумала Алена, но тут Ульяна снова обернулась к ней.
– А ты осади назад! – слегка, не злобно, а как бы с мягкой укоризною прикрикнула она. – Кабы не Фокля, мне бы, может, и не выведать, где ты затаилась, где от правосудия хоронишься. Так что Фокля мне – верная слуга, и тебе не след ее…
– Tут у тебя, куда ни погляди, верные слуги, – перебила Алена. – Этот вон, тоже… – Она не удостоила криворотого указующим движением руки – лишь небрежно кивнула в его сторону через плечо. – Ретиво указки твои исполнял. Всю меня излапал, исхватал ручищами и дрючком своим совался. Это тоже небось из верности тебе?
Бог ли – из последнего милосердия, дьявол – из всегдашнего злоехидства ко всем на свете – нашептали ей в ухо навет на криворотого Маркела – неведомо, однако Алена с радостью увидела, что стрела угодила в цель: Ульянищу даже повело, а Маркел с досады громко скрежетнул зубами.
– Не верь ты ей, матушка, – торопливо проговорил он, и в голосе его явственно прозвучал страх. – Сама ко мне в портки лезла, а как я ей посулил, что, мол, скоро у тебя будет целый полк полюбовничков, она и отвязалась.
«Эх, Kатюшка! – с тоской подумала Алена. – Как же ты была права! А я думала, что у Ульянищи мозгов не хватит этакую хитрость измыслить да сплести. Нет, ежели у кого мозгов тут не хватает, это лишь у меня!»
– А все-таки неладно ты дело сладил, Маркел. Всякий человек – ложь, и ты тож? – тихо, вроде бы даже без укоризны проговорила Ульяна, однако криворотый задышал часто, задергался, стиснул руки и умоляюще возопил:
– Не гневайся, матушка, Ульяна Мефодьевна! Не верь ей, проклятущей! Ну на что она мне, курва ободранная, сдалась, посуди сама? Ни тела в ней, ни дородства, ни степенности…
«Ого! – мысленно воскликнула Алена. – Ого! Так ведь это Ульяна для него – образец тела, степенности, дородства. А также – уродства…»
– Поверь, поверь, матушка! – бубнил без остановки Маркел. – Ну хошь, я прямо тут, на твоих глазах, ей шею сверну?
– Не суйся, коли не спрашивают! – угрюмо огрызнулась Ульяна. – Надо будет свернуть – я так и скажу, а ты покуда стой да молчи!
Маркел прихлопнул ладонью свой еще более покривившийся от страха рот, и Алена едва сдержала усмешку: «Крепко же она его охомутала! И чем только держит? Никогда не видела, чтобы мужик этак боялся бабы. Разве что Фролка…»
Воспоминание о страшной картине заставило ее задрожать, и это не укрылось от зоркого Ульянина глаза.
