Что же касается самой Виктории, то все это время, пока решалась ее судьба, она не сказала ни одного слова и не проронила ни одной слезинки. Как истинная англичанка, принцесса только смотрела на мать умоляющими глазами. Возможно, что этот взгляд и пробудил в королеве Александре, которая сама была несчастна в браке, материнские чувства и сострадание к дочери, которая хочет любви и счастья, но вместо этого может остаться старой девой, без семьи, любящего мужа и детей.
– Ладно, Тори, – наконец, сказала королева, – если ты так этого хочешь, то выходи замуж за своего Виктора и оставайся в России. Но никогда не жалуйся мне на свою судьбу, что бы с тобой ни произошло в этой варварской стране. Выходя замуж, для меня ты становишься отрезанным ломтем, и теперь твой господин и повелитель – только твой муж и никто более. Когда я вышла замуж за твоего отца и переехала из Копенгагена в Лондон, то перестала быть датчанкой, превратившись в англичанку. Потом то же самое сделала и моя сестра и твоя тетка Дагмар, из тихой и уютной Дании переехавшая в заснеженную Россию. Эта дикая и суровая страна настолько изменила мою сестрицу, что временами я ее просто не узнаю. Вот так и тебе, Тори, придется перестать быть англичанкой и научиться быть русской. Если ты готова пойти на это, то тогда я тебе больше и слова не скажу.
– Да, мама, – тихо ответила Виктория, – я на это готова. И если ты думаешь, что этот брак понизит мой статус, то ты ошибаешься. Мой Виктор говорит, что каждый имеет ровно тот статус, которого заслуживает, и ни граммом больше, – а все остальное не более чем условность.
– Ладно, – махнула рукой королева Александра, – если ты хочешь так думать, то я не возражаю. Возможно, эта страна и в самом деле способна творить с людьми чудеса, как об этом талдычит моя сестрица. Но, став англичанкой, я никак не могу понять этих русских. В любом случае я согласна, поскольку это твоя жизнь, а не моя, и прожить ее придется тебе, а не мне. Так и передай отцу, пусть он сам ведет переговоры о твоем замужестве, а я твоего ужасного Виктора знать не желаю. А сейчас оставь меня, пожалуйста, и скажи горничной, чтобы принесла успокоительные капли.
Через четверть часа об этом разговоре уже знал король Эдуард, ужасно обрадовавшийся тому, что супруга предоставила ему карт-бланш, а еще через час и адмирал Ларионов, которого король оповестил специальной конфиденциальной запиской, приглашающей адмирала на рюмку «чая».
– Виктор, – сказал король, на правах хозяина разливая в рюмки терпкий и ароматный «Наполеон», – я должен сказать вам, что мы с матушкой вашего императора наконец добились того, чего вы с Тори так страстно желали. Так выпьем же за тот счастливый момент, когда я смогу назвать вас зятем, а вы мою дочь – своей женой.
– Ну, ваше величество, – ответил адмирал Ларионов, – я, честно говоря, не большой любитель алкоголя, но за такое выпить совсем не грех.
– Только должен сказать вам, дорогой зять, – король, причмокивая, прожевал ломтик чеддера, – что большого приданого я за Тори дать вам не смогу – газетчики поднимут крик, Парламент встанет на дыбы, и вообще, станет слишком шумно, а этого мне как раз не хочется. Можно даже сказать, что вы берете почти что бесприданницу.
– А разве я похож на охотника за приданым? – спросил короля адмирал Ларионов. – Мне нужна ваша дочь, а приданое… Думаю, что финансовый вопрос нас не очень сильно будет волновать. Я не бедствую, и если не выставляю напоказ свое благосостояние, которое формируется из моей адмиральской доли в капитале Особой эскадры, так это только потому, что поступать иначе мужчине и воину просто не к лицу.
– Слова не мальчика, но мужа, – пробормотал король, разливая еще по одной рюмке, – ну что же, за это стоит выпить отдельно. Я, честно говоря, очень рад, что у моей дочери будет такой самостоятельный и солидный муж, хорошо понимающий обязанности главы семьи. Хочу надеяться, что вы оба будете счастливы, и что этот брак послужит дальнейшему укреплению дружбы между нашими народами.
Адмирал Ларионов посерьезнел.
– Если первое вполне очевидно, ваше величество, – сказал он, – то мы с вашей дочерью обязательно будем счастливы, поскольку при виде друг друга нас охватывают приступы невыносимой нежности. А вот насчет второго, то боюсь, что это, скорее всего, не более чем пустые надежды. Должен вам сказать, что, по мнению наших специалистов, получивших всю информацию из будущего, в ближайшее время Британия примет участие в ряде военно-политических авантюр. Каждая такая авантюра все больше и больше будет ухудшать положение вашей страны, пока она, подобно сперва Испании, а потом Голландии с Францией, не скатится к уровню рядовых европейских государств, вроде Дании или Швейцарии. А может быть, все кончится быстро в кровавой судороге мировой войны. Только мы в России хотели бы избежать подобного исхода. Но и это тоже может оказаться невозможным, и тогда мы будем вынуждены сойтись с вами в кровавой ожесточенной схватке, в которой ценой амбиций политиков станут миллионы жизней со всех сторон.
– И что же, – спросил король, – ничего уже нельзя сделать? Я имею в виду сохранение Британской империи. Ведь все же мы, англичане, несем цивилизацию и культуру дикарям, которые без нас снова быстро впадут в варварство.
– К сожалению, ничего, – ответил адмирал Ларионов, – ваша Метрополия надорвалась и больше не в состоянии воспроизводить достаточное количество носителей «бремени белого человека» надлежащего качества.
– Тогда, – кивнул король Эдуард, – этот брак станет страховкой для моих потомков в случае неблагоприятного развития событий. Давайте выпьем за это еще по одной и пойдем обрадуем мою дочь. Она, наверное, совсем измаялась, бедняжка.
7 ноября (25 октября) 1904 года.
Петербург. Новая Голландия.
Тайный советник Тамбовцев Александр Васильевич
Наступил праздник, который вроде бы и не праздник. Потому что 7 ноября 1917 года в этой истории может ничего и не произойти. Ну не выйдет Ильич в прокуренный зал Смольного и не произнесет во всеуслышание: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась!» А что будет? А бог его знает…
Но я помню этот праздник, когда мы с отцом ходили на демонстрации, когда его сослуживцы грелись водочкой во время остановки колонны его предприятия, танцевали под гармошку, на которой папин приятель дядя Леша лихо наяривал «Яблочко» и «Барыню». Когда у нас в доме появился телевизор – смешной такой КВН с огромной стеклянной линзой, наполненной водой, я с удовольствием смотрел военный парад на Красной площади. И как потом у нас ни называли этот день, для меня это был ПРАЗДНИК – день, не похожий на все остальные дни в году.
А вот в этом времени его, скорее всего, не будет. И будет ли революция вообще – тоже неизвестно. Как ни смешно, но моя работа на должности «Главного инквизитора Российской империи» как раз и направлена на то, чтобы революции не было.
Мои собеседники – Ленин и Коба, которые к революции в нашей истории имеют самое непосредственное отношение, внимательно слушают мой рассказ о том, как в нашем мире отмечалась годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, и, что называется, мотают на ус.
