Когда крымский царь подошел к Москве, никто не смел выйти из нее. Так как пожар все распространялся, я хотел бежать в погреб. Но перед погребом стояла одна немецкая девушка из Лифляндии, она сказала мне: «Погреб полон: туда вы не войдете». В погребе укрылись, главным образом, немцы, которые почти все служили у великого князя — с их женами и детьми. / об./ Поверх погреба под сводом я увидел своего слугу Германа из Любека. Тогда я пробился через толпу русских и укрылся под сводом. У этой сводчатой палатки была железная дверь. Я прогнал оттуда половину бывших там и оставил там мою дворню. Между тем от огня Опричного двора занялся Кремль и город.
На свой собственный счет по воле и указу великого князя я добыл для него трех горных мастеров. Я увидел одного из них, Андрея Вольфа: он хотел тушить пожар, когда вокруг него все горело. Я выскочил из палатки, втащил его к себе и тотчас же захлопнул железную дверь.
Когда пожар кончился, я пошел посмотреть, что делается подо мной в погребе: все, кто был там, были мертвы и от огня обуглились, хотя в погребе стояла вода на высоте колена.
На другой год, когда войско великого князя собралось у Оки, каждый должен был помогать при постройке гуляй-города соответственно размеру своих поместий / 94/, равно как и при постройке укреплений по берегу реки Оки — посаженно. Я не соглашался на это. Когда крымский царь подошел к реке Оке, князь Дмитрий Хворостинин — он был воеводой передового полка — послал меня с 300 служилых людей (Knesen und Boiaren). Я должен был дозирать по реке, где переправится царь. Я прошел вверх несколько миль и увидал, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по ею сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями и тотчас же послал с поспешеньем ко князю Дмитрию, чтобы он поспевал нам на помощь. Князь Дмитрий, однако, отвечал: «Коли им это не по вкусу, так они сами возвратятся». Но это было невозможно. Войско крымского царя окружило нас и гнало к реке Оке. Моя лошадь была убита подо мной, а я перепрыгнул через вал и свалился в реку, ибо здесь берег крутой. Все три сотни были побиты на смерть. Крымский царь со всей / об./ своей силой пошел вдоль по берегу. И я один остался в живых. Я сидел на берегу реки, ко мне подошли два рыбака. «Должно быть татарин», сказали они, «давай убьем его!». «Я вовсе не татарин, отвечал я, я служу великому князю, и у меня есть поместье в Старицком уезде».
На том берегу реки паслись две хороших лошади, которые убежали от татар. Я упросил рыбаков перевезти меня через реку, чтобы мне опять раздобыть себе лошадь. Когда же за рекой я подошел к лошадям — никто не мог их поймать.
Когда эта игра (dis Spil) была кончена, все вотчины были возвращены земским, так как они выходили против крымского царя. Великий князь долее не мог без них обходиться. Опричникам должны были быть розданы взамен этих другие поместья.
Благодаря этому я лишился моих поместий и вотчин и уже не числился в боярской книге (in der Knesen und Boiaren Musterregister). Причина: все немцы были списаны вместе в один смотренный список. / 95/ Немцы предполагали, что я записан в смотренном списке опричных князей и бояр. Князья и бояре думали, что я записан в другом — немецком — смотренном списке. Так при пересмотре меня и забыли.
Спустя некоторое время бросил я все, уехал в Рыбную Слободу и выстроил там мельницу. Но тщательно обдумывал, как бы уйти из этой страны.
Я был хорошо знаком с Давидом Кондиным, который собирает дань с Лапландии. Когда я пришел туда, то я заявил, что я жду купца, который должен мне некоторую сумму денег. Здесь я встретил голландцев. Я держался, как знатный купец и был посредником между голландцами, англичанами, бергенцами из Норвегии и русскими.
Здесь же русские изъявляли желание диспутировать со мной: они говорили, что их вера лучше, чем наша, немецкая. Я же возражал, говоря, что наша вера лучше, чем ихняя. За это русские хотели бросить меня в реку Колу. Но этого не допустили Яков Гейне, бюргер из Схидама / об./, Иоганн из Реме, Иоганн Яков из Антверпена, Северин и Михаил Фальке, бюргеры из Норвегии. Увидев это, я представился скудоумным, и на меня больше не обращали внимания.
Вместе с 500 центнерами каменных ядер (Schlackenkugein) я отправился в Голландию. Когда мы подходили к острову Амеланд, поднялся страшный норд-ост и буря; она прибила нас к Амеланду и заставила наш корабль войти во вражескую реку. К нам подошли три галеры с валлонцами (Walhen). Но мы сказали: «Любезные братья! Защитите нас от беды (Pertilenz). Мы идем во Фландрию». «Хорошо», отвечали они, полагая, что мы ихние. Когда же мы снова вышли в море, тогда увидели они, что мы идем в Голландию.
Прибыв в Голландию, я захватил с собой одного русского и с ним поехал к Генриху Крамеру и Каспару Шельгаммеру в Лейпциг. Оба они рассчитывали завести торговлю с русскими на описанном Поморье. С этим русским они отправили на несколько тысяч гульденов драгоценностей для продажи их в казну великого князя
[84].
Когда я вновь выехал из Голландии, я был схвачен / 96/ у Гертогенбоша uff Hell. Граф хотел меня пытать и повесить, но через три дня я был освобожден.
Вернувшись в Германию, я предпринял свою поездку к королю шведскому и просил его о пропуске (umb Bestallung), чтобы на описанном Поморье получить мне долг с великого князя. Король выдал мне три пропуска. Но, когда они были подписаны и запечатаны, секретарь (Canzeler) сказал: «Дайте нам поруку». — Хотя этот секретарь был схвачен русскими в Нарве и там поморозил себе обе ноги, он щадил своего врага. — Если бы я согласился дать 1000 талеров, не нужна была бы и порука! Имя секретаря было Венцеслав; он дал три пропуска одному человеку родом из Ост-Фрисландии из графства Эмден — Gert Frisse. Когда я пришел в Эмден и потребовал пропуска, то он открыл это герцогу Карлу, брату шведского короля, и мне было в них отказано.
Герцог Карл думал, что я буду служить ему, а потому послал меня / об./ в Голландию — разузнать, есть ли там русские торговые люди, которых он перехватал бы тогда на море. Когда же я вернулся в Ост-Фрисландию, герцог Карл уже уехал к своему шурину пфальцграфу герцогу Георгу Гансу. Прибыв в Люцельштейн, я сообщил герцогу Карлу о русских делах.
Тогда пфальцграф взял меня к себе и наедине расспрашивал меня о великом князе и положении его страны.
Несколько месяцев он держал меня при себе и затем посылал к королю польскому. И все, что мне было приказано, я выполнил согласно с инструкцией с великим прилежанием.
Потом он посылал меня к гроссмейстеру Немецкого ордена, лотом к вашему римско-кесарскому величеству. Сильно и неоднократно тянуло меня при этом в Русскую ремлю в Москву ко двору великого князя.
Благодарение вседержителю богу, удостоившему меня пережить столь великое!
/ 97/ Далее я мог бы еще описать, как прежние магистры управляли Лифляндией и как от этого правления она погибла; каким образом ее можно было бы взять и обратно отобрать от вечного ее врага — от великого князя.
