– Какие ругательства? – спросила моя мать.
Он замешкался. Затем, сдержанно сказал:
– Пошел ты.
– Это одно ругательство, – сказала моя мать.
Он поразмышлял над этим. Сказал, что, взяв во внимание контекст, он имеет в виду, что ругательство состоит из двух слов.
Я сказал, что не делал этого.
– Если он говорит, что не делал, значит, он не делал, – ответила моя мать. – Он не лжет.
– Что ж, я тоже!
Замдиректора вскочил на ноги. Открыл дверь и подозвал тех двух дружков, которые ждали в смежном кабинете.
Они вошли вместе и после пристыженных и виноватых взглядов в мою сторону последовательно пробубнили свой унылый рассказ, глядя в пол, пока я смотрел на них уничтожающе.
Когда они закончили, замдиректора освободил их и выпроводил из кабинета. Теперь он контролировал ситуацию, ему удалось взять верх.
– Они лгут, – сказал я.
Его спокойствие сдуло как маску.
– Почему? – спросил он. – Приведи мне хоть одну причину.
– Я не знаю, – сказал я, – но это правда.
– Так мы никуда не придем, – сказала моя мать. – Я думаю, мне лучше поговорить с директором.
Замдиректора ответил, что ему были даны все полномочия для разрешения данного случая. Он был при исполнении.
Но моя мать не шелохнулась. И в конце концов мы настояли на том, чтобы встретиться с директором.
Директор был скрытным, с бледным лицом человеком, который боялся детей и избегал нас, сидя в своем кабинете весь день. Он был прав, что избегал нас. Директор проявлял свою слабость таким образом, что это возбуждало воинственность и жестокость. Когда мать и я вошли в его кабинет, он настоял на коротком разговоре с ней наедине, как будто она заглянула к нему просто чтобы узнать, как дела.
В какой-то момент он наклонился и посмотрел на мои пальцы.
– Это от никотина? – спросил он.
– Нет, сэр.
– Я надеюсь, что ты говоришь правду.
Он откинулся обратно на спинку кресла. Его пиджак был расстегнут, обнажая зеленые подтяжки.
– Позволь мне рассказать тебе одну историю, – заговорил он. – Прими ее такой, какая она есть. Я ни в чем тебя не обвиняю, но если ты услышишь что-нибудь полезное для себя, тем лучше. – Он улыбнулся и сложил руки домиком. – Я раньше тоже курил. Я начал курить в колледже, так как испытывал сильное давление сверстников, и прежде чем я успел это осознать, я уже выкуривал по паре пачек в день. То были настоящие сигареты, без фильтра, который есть у вас сейчас. Первое, что я делал, когда просыпался утром, это тянулся к сигарете, и я всегда выкуривал сигарету перед сном.
Директор проявлял свою слабость таким образом, что это возбуждало воинственность и жестокость.
И вот однажды ночью я собрался, как обычно, покурить перед сном и, подумать только, – пачка была пуста. Я был на нуле. Было поздно, слишком поздно, чтобы будить кого-либо в общаге. Обыкновенно я брал только пару окурков из пепельницы, но так случилось, что после уроков я выбросил содержимое пепельницы в мусорное ведро и спустил его в мусоропровод. И вот я остался совершенно один без ночной сигареты.
Он сделал паузу, обдумывая свою бурную молодость.
– И знаешь, что я сделал? Я скажу тебе. Я начал ходить кругами, сердце билось со скоростью миля в минуту. Что мне делать? Что мне делать? Я непрерывно спрашивал себя. Я кончил тем, что сбежал вниз по лестнице в холл. Все пепельницы были пусты. Затем я начал копаться в мусорных баках в холле. Наконец я нашел один, где был окурок. Но когда я залез туда, в мусорный бачок – прямо в мусорный бачок, – я вдруг подумал: «Стоп! Остановись сейчас же, придурок». И я остановился. Я вернулся в свою комнату и до сегодняшнего дня не выкурил больше ни одной сигареты.
Он посмотрел на меня.
– И знаешь, что я начал делать? Каждый день я сохранял то количество денег, которое раньше тратил на сигареты. Просто ради эксперимента. Затем в прошлом году я собрал их все и знаешь, что я купил?
Я покачал головой.
– Я взял все эти деньги и купил «Нэш Рамблер»
[6].
Моя мать не удержалась и разразилась хохотом.
Директор отклонился назад и неуверенно улыбнулся. Моя мать зашмыгала носом и стала копаться в своей сумочке. Она нашла салфетку «Клинэкс» и высморкалась, как будто у нее была такая особая простуда, которая вынуждала ее смеяться.
– Подумай об этом, – сказал директор. – Это все, что я хотел сказать – просто подумай.
Мать позволила директору побормотать что-то какое-то время, а затем вернула его к делу. Он стал беспокойным и почувствовал дискомфорт. Он сказал, что предпочел бы, чтобы замдиректора решил этот вопрос.
Моя мать отказалась. Она сказала ему, что замдиректора грубо обращался со мной, когда мне было нехорошо. Школьная медсестра видела, как он делал это. Если придется, сказала моя мать, она была готова разговаривать с адвокатом. Ей бы этого не хотелось, но придется.
Директор не видел причин, по которым дело могло дойти до этого. Ведь не было ничего особенного, кроме одного ругательства.
– Он не делал этого, – сказала мать.
Директор осторожно, даже как-то неохотно, упомянул свидетельства двух дружков. Моя мать повернулась ко мне и спросила, говорили ли они правду.
– Нет, мам.
– Он не лжет мне, – сказала моя мать.
Директор заерзал. Казалось, он был готов исчезнуть куда-нибудь.
– Ладно, – сказал он, – здесь произошло явно какое-то недоразумение.
Моя мать подождала.
Он перевел взгляд с нее на меня и обратно на нее.
– Что мне делать? Просто оставить это вот так?
Когда мать не ответила, он сказал:
– Хорошо. Как насчет двух недель?
– Двух недель чего?
– Отстранения от занятий.
– Отстранить на две недели?
– Тогда одну неделю. Уберем одну. Так будет более справедливо?
Она нахмурилась и ничего не сказала.
Он посмотрел на нее умоляюще.
– Это не так уж и много. Всего пять дней.
И затем добавил неожиданно:
– Ну ладно. На этот раз я оставлю все как есть. Тем лучше для тебя, – добавил он.
Уроки уже закончились, когда мы вышли из кабинета директора. Мы шли по пустым коридорам, наши шаги отдавались эхом между длинными рядами шкафчиков. У меня все еще болел живот. Спазмы становились сильнее, когда я начинал двигаться, и на обратном пути я нырнул в уборную. Уборщик уже был там и стер мою надпись.
