Матери было поздно возвращаться на работу, так что она пришла домой рано, вместе со мной. Мэриан учуяла какую-то историю и устроила матери настоящий допрос, пока та все не рассказала. Мы сидели за кухонным столом, и, пока мать говорила, Мэриан смотрела на нас по очереди, то на меня, то на нее, резко мотая головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее воду. Затем ее глаза остановились на мне и больше не двигались. Когда мать подошла к концу, снова вся в негодовании по поводу того, как со мной там обращались, Мэриан попросила меня оставить их наедине.
Я слушал их разговор из гостиной. Мать сначала спорила, но Мэриан убедила ее. На этот раз, с божьей помощью, она собиралась открыть матери глаза. У Мэриан не было всех улик против меня, но достаточно, чтобы вступить в борьбу, и она со всем рвением бросилась в это, ударяя по каждой ноте в песне о моих злодеяниях.
Это длилось бесконечно долго. Я поднялся в спальню и ждал мать, повторяя вслух ответы на обвинения, которые Мэриан выдвигала против меня. Но когда мать вошла в комнату, она ничего не сказала. Она посидела какое-то время на краешке кровати, потирая глаза. Потом медленно разделась до нижнего белья и прошла в ванную комнату. Легла в ванну и лежала в воде долго, как делала иногда, промерзнув под холодным дождем.
Ответы продолжали приходить ко мне в темноте, все это были доказательства моей безупречности, что, конечно, не было правдой, но я уже не мог сдержать свою фантазию.
У меня уже были готовы ответы, но вопросов все не было. После ванны мать легла на кровать и читала, затем приготовила нам ужин и еще немного почитала. Она легла спать рано. Ответы продолжали приходить ко мне в темноте, все это были доказательства моей безупречности, что, конечно, не было правдой, но я уже не мог сдержать свою фантазию.
В тот уикенд приехал Дуайт. Они провели много времени вместе, и в конце концов моя мать сказала мне, что Дуайт торопится с предложением, которое она решила обдумать. Он предлагал, чтобы после Рождества я переехал в Чинук и пожил с ним, а также пошел там в школу. Если все пойдет хорошо, если я буду по-настоящему стараться и полажу с ним и его детьми, она уйдет с работы и примет его предложение о женитьбе.
Говоря все это, она даже не пыталась притворяться, что это хорошие новости. Вместо этого она говорила так, будто этот план был для нее обязаловкой, не приняв которую она будет чувствовать себя эгоисткой. Но прежде она хотела моего согласия. Я полагал, что у меня нет выбора, поэтому я принял этот план.
Совершенно новый поворот
Дуайт вел машину в угрюмой задумчивости. Когда я говорил, он отвечал односложно или не отвечал вообще. Время от времени выражение его лица менялось, и он ворчал, как будто искал повод для ссоры. На нижней губе у него болталась зажженная сигарета «Кэмэл». Только на другой стороне Конкрита он резко поддал машину влево и сбил бобра, переходившего дорогу. Дуайт сказал, что он должен был отклониться от пути, чтобы не задеть бобра, но это было неправдой. Он съехал с дороги, чтобы переехать его. Он остановил машину на обочине и сдал чуть назад к тому месту, где лежало животное.
Мы вышли из машины и посмотрели на него. Я не увидел крови. Бобер лежал на спине с открытыми глазами и обнаженными кривыми желтыми зубами. Дуайт тыкнул его ногой.
– Он мертвый, – сказал Дуайт.
Он и в самом деле был мертвый.
– Подбери его, – велел мне Дуайт. Он открыл багажник машины и снова сказал:
– Возьми. Мы снимем с него кожу, когда приедем домой.
Я хотел сделать то, что Дуайт ожидал от меня, но не мог. Я стоял на том же месте и пялился на бобра.
Дуайт подошел ко мне ближе.
– Ценность этой шкуры пятьдесят долларов, самый минимум.
И добавил:
– Только не говори мне, что боишься эту чертову штуку.
– Нет, сэр.
– Тогда бери его. – Он смотрел на меня. – Он дохлый, боже правый. Это просто мясо. Ты боишься гамбургеров? Смотри.
Он нагнулся, взял хвост в одну руку и поднял бобра с земли. Он пытался сделать так, чтобы не было заметно его усилий, но я видел, что он был удивлен и напряжен из-за веса бобра. Ручеек крови вытекал из носа зверя, затем остановился. Несколько капель упали на туфли Дуайта, прежде чем он отодвинул тело от себя на вытянутых руках. Держа бобра перед собой обеими руками, Дуайт поднес его к открытому багажнику и погрузил. Тело тяжело опустилось.
– Вот так, – сказал он и вытер руки о штанины.
Мы ехали дальше в горы. Был уже поздний день. Бледный холодный свет. Река сверкала зеленым сквозь деревья сбоку от дороги, затем стала серой как олово, когда солнце село. Горы темнели. Надвигалась ночь.
Дуайт остановился у забегаловки в местечке с названием Марблмаунт, последнее селение перед Чинуком. Он принес гамбургер и жареную картошку в машину и велел мне посидеть какое-то время спокойно, а сам вернулся внутрь. Закончив есть, я надел пальто и ждал Дуайта. Время шло. Периодически я выходил из машины и прогуливался на короткие дистанции вверх и вниз по дороге. Один раз я бросил косой взгляд через окошко забегаловки, но стекло было мутным. Я вернулся в машину и включил радио, следя взглядом за дверью забегаловки. Дуайт велел мне не трогать радио, потому что это изнашивает аккумулятор. Я все еще чувствовал себя неважно из-за страха, который испытывал к дохлому бобру, и не хотел вляпаться в еще бо́льшие проблемы. Все, к чему я стремился сейчас, это просто ехать дальше.
Я согласился перебраться в Чинук частично потому, что думал, что у меня нет выбора. Но на самом деле за этим стояло нечто большее. В отличие от матери я был отчаянно традиционным. Я был подкуплен идеей принадлежать к традиционной семье, жить в доме и иметь старшего брата и двух сестер – особенно если одной из них будет Норма. И в глубине души я презирал ту жизнь, которую вел в Сиэтле. Меня тошнило от всего этого, и я понятия не имел, как это изменить.
Я думал, что в Чинуке, вдалеке от Тэйлора и Сильвера, вдали от Мэриан, от людей, которые уже составили обо мне свое мнение, я мог быть другим. Я мог представиться другим как учащийся, как спортсмен, как мальчик значимый и достойный. Не имея причин сомневаться во мне, люди бы поверили, что я был именно таким, и потому позволяли бы мне быть хорошим мальчиком. Я не признавал препятствий для таких чудесных перемен, кроме скептицизма людей. Это была идея, которая не умирала во мне, если когда-нибудь вообще могла умереть.
Я был подкуплен идеей принадлежать к традиционной семье, жить в доме и иметь старшего брата и двух сестер – особенно если одной из них будет Норма.
Я включил радио тихонечко, полагая, что так я использую меньше энергии. Дуайт вышел из забегаловки спустя целую вечность, по крайней мере, прошло не меньше, чем мы потратили на дорогу из Сиэтла досюда, и дал по газам, выезжая с парковки. Он ехал быстро, но я не беспокоился до тех пор, пока мы не добрались до длинной серии поворотов и машина начала юлить. Этот участок шел вдоль глубокого ущелья; справа от нас крутой скат падал почти прямо к реке. Дуайт пилил колесами взад и вперед и, казалось, не слышал визг шин. Когда я протянулся к приборной панели, он глянул на меня и спросил, чего я боюсь сейчас.
