Каким-то образом я высвободил одну руку и ударил его по горлу. Он отпрянул назад, задыхаясь. Я столкнул его с кровати и пнул от себя одеяло, но прежде чем смог встать, он схватил мои волосы и сильно ударил лицом об матрас. Затем по задней части шеи. Я застыл от шока. Он усилил хватку. Я ожидал, что он снова меня ударит. Слышал, как он часто и тяжело дышал. Мы застыли на некоторое время. Затем он оттолкнул меня и выпрямился. И стоял надо мной, с трудом переводя дыхание.
– Убери этот бардак, – сказал он.
У двери обернулся и сказал:
– Надеюсь, ты усвоил урок.
Я усвоил пару уроков. Что удар в горло не всегда останавливает соперника. И также, что материться, когда у тебя проблемы, неудачная идея. А удачная идея – петь, если можешь.
…Чемпион видел крохаля в первый и последний раз. Он стал убийцей котов. Три раза приносил мертвых кошек домой в своих знаменитых мягких губах.
Свой в школе
Конкрит был городом-предприятием, местоположением Лоун Стар Семент Кампани. Улицы, дома и машины стояли серыми от цементной пыли с завода. В безветренные дни пелена пыли висела в воздухе, такая плотная, что иногда отменяли футбольные тренировки. Старшая школа Конкрита взирала на город с холма, чьи склоны были покрыты цементом, охраняющим их от вымывания. К тому времени, как я начал там учиться, вскоре после открытия школы, цементные насыпи начали ломаться и скользить, открывая ячеистую сетку, поверх которой лежали.
В школе учились ребята из низовий и верхов долины. Они были детьми фермеров, официанток, лесорубов, строителей, водителей грузовиков, экспедиторов. Большинство учеников уже сами где-то работали. Они трудились не для того, чобы накопить денег, а для того, чтобы потратить их на машины и девушек. Многие женились еще в школе, а затем бросали учебу и устраивались работать на полный день. Другие уходили в армию или морфлот. Некоторые погрязли в мелком криминале. Мальчишки нашей школы в подавляющем большинстве не видели себя студентами колледжей.
В школе преподавало несколько хороших учителей. Большинство из них – пожилые женщины, которым было безразлично, что над ними смеются, из-за того, что они цитируют стихи или пускают слезу при описании битвы при Вердене. Их было не так много.
Мистер Митчелл преподавал гражданское право, а также занимался неофициальной вербовкой в армию. Он служил во время Второй мировой в «Европейском театре», как он любил говорить, и действительно убивал людей. Иногда он приносил какие-то вещи, которые снял с тел убитых им солдат. Это были не только медали и штыковые патроны, которые можно было купить в любом ломбарде, но также письма на немецком и кошельки с фотографиями внутри.
Всякий раз, когда мы хотели отвлечь мистера Митчелла от того, чтобы собрать сочинения, которые не написали, мы расспрашивали его о войне. Мистер Митчелл усаживался, выглядывал из-за крышки стола, выкатывался на середину комнаты и подпрыгивал вместе со стулом, имитируя звук пулемета: да-да-да-да-да. При этом он одобрял смелость и дисциплину немцев и говорил, что, по его мнению, мы сражались не на той стороне.
Всякий раз, когда мы хотели отвлечь мистера Митчелла от того, чтобы собрать сочинения, которые не написали, мы расспрашивали его о войне.
Мы должны были войти в Москву, а не в Берлин. Что касается концентрационных лагерей, то мы обязаны помнить, что почти все еврейские ученые были погублены там. Если бы они выжили, то помогли бы Гитлеру сделать атомную бомбу раньше, чем ее разработали мы, и все мы говорили бы сегодня по-немецки.
Мистер Митчелл активно использовал на уроках аудиовизуальные средства. Мы много раз смотрели одни и те же фильмы, документальные ленты про боевую подготовку, а также истории от ФБР о вербовке старших школьников в коммунистические ячейки в любом городе США. На итоговом экзамене мистер Митчелл спросил:
– Какая ваша любимая поправка?
Мы были готовы к вопросу и все дали правильный ответ – «Право ношения оружия» – за исключением девочки, которая ответила «Свобода слова». За такую дерзость она завалила не только этот вопрос, но и весь тест. Когда она спорила, что тут не может быть неправильного ответа, мистер Митчелл рассердился и велел ей покинуть класс. Она жаловалась директору, но ничего из этого не вышло. Большинство ребят в классе считали, что она выскочка и задавака, я тоже так думал.
Мистер Митчелл вел также физкультуру. Он внедрил в нашу школу бокс и каждый год организовывал поединки, и сотни людей платили хорошие деньги, чтобы посмотреть на нас, пацанов, выбивающих потроха друг у друга.
Мисс Хулигэн преподавала ораторское искусство. Несколько лет назад она освоила одну теорию по «удалению» лишних слов из речи, и ему она учила больше, чем самой речи. Как будто все нужные слова были уже идеально оформлены в нашем нутре и ждали только выхода наружу, как форель из водопойного пруда. Вместо того чтобы использовать губы, мы должны были всего лишь позволить словам «выскочить». В чем заключалась такая манера говорить, понять было непросто. Мисс Хулигэн верила, что все следует познавать постепенно, сначала одно, затем другое, так что мы потратили большую часть года, читая вслух «Гайавату»
[15] в хоральном сопровождении, которое она сама изобрела.
Ей так это нравилось, что весной она взяла нас на конкурс ораторов в Маунт Вернон. Конкурс проводился на улице. Когда мы сидели, декламируя стихи «Гайаваты» в Великом Кругу, начался дождь. Мы были одеты в индейские костюмы, сделанные из мешков, в которых когда-то хранили лук. Когда мешки намокли, они начали вонять. Мы были не единственными, кто заметил это. Мисс Хулигэн не позволила нам уйти. Она ходила вдоль ряда, нашептывая:
– Удаляйте, удаляйте.
В конце нас дисквалифицировали за задержку времени на том-томе.
…Мистер Грили с лошадиным лицом преподавал труды. На первом вводном занятии для новичков он по традиции бросал пятидесятифунтовый чурбан черного металла на свою ступню. Он делал это для привлечения внимания и таким образом хвастался своими надежными ботинками, у которых был хорошо укреплен носок. Он думал, что всем нам следует носить такие ботинки. Мы не могли купить их в магазинах, но могли заказать их через него. Когда я учился здесь второй год, один пылкий новичок попытался поймать кусок металла, когда он падал на ногу Лошадиной морды, и переломал себе пальцы.
Сначала я приносил домой хорошие отметки. Они были фальшивкой – я списывал домашку у других ребят в автобусе, идущем из Чинука, и готовился к контрольным по пути из одного кабинета в другой. После первого зачетного периода я совсем перестал учиться и заботиться об оценках. Затем стал получать тройки вместо пятерок, но дома об этом пока никто не знал. Табели успеваемости выписывались с потрясающим постоянством и были заполнены карандашом, а у меня было несколько таких карандашей.
