– Да, святой отец?
– Он всего лишь немного перенервничал, – ответил священник. – Нужно успокоиться. Для этого нет ничего лучше, чем стакан молока.
Она кивнула.
– Почему бы нам не попытаться немного позже. Скажем, через двадцать минут?
– Мы будем здесь, святой отец.
Мы с сестрой Джеймс пошли в церковную кухню. Я уселся за стальной разделочный стол, пока она наливала молоко.
– Хочешь печенья? – спросила она.
– Это было бы здорово, сестра.
– Кто бы сомневался.
Она положила пачку печенья «Орео» на тарелку и подала ее мне. Затем села. Со скрещенными руками, целиком спрятанными в рукава, она наблюдала, как я ем и пью. Наконец, сказала:
– Что же все-таки случилось? Ты что, язык проглотил?
– Да, сестра.
– Здесь нет ничего страшного.
– Я знаю.
– Возможно, ты просто думаешь об этом неправильно, – сказала она.
Я уставился на свои руки.
– Я забыла дать тебе салфетку, – сказала она. – Можешь облизать их. Не стесняйся.
Она ждала, пока я подниму голову. Взглянув на нее, я увидел, что она была моложе, чем мне казалось раньше. Не то чтобы я много думал о ее возрасте. За исключением действительно старых монахинь, ходящих с тросточками или с волосами на лице, они все выглядели вне времени, без прошлого и будущего. Но сейчас – вынужденный смотреть на сестру поверх узкой блестящей столешницы – я видел ее по-другому. Я видел взволнованную женщину приблизительно возраста моей матери, которая желала помочь мне, не зная, какая именно помощь требуется. Ее праведность железно работала на меня. Мои глаза загорелись, а дыхание перехватило. Я бы сдался ей, если бы только знал как.
– Возможно, все не так ужасно, как ты думаешь, – сказала сестра Джеймс. – Что бы там ни было, однажды ты оглянешься назад и увидишь, что это было вполне естественным. Но ты должен разобраться с этим. То, что ты держишь проблему глубоко в себе, делает только хуже.
А затем добавила:
– Я не прошу тебя ничего мне рассказывать, пойми. Это не мое дело. Я лишь говорю, что все мы проходим через подобное.
Сестра Джеймс подалась вперед через стол.
– Когда я была в твоем возрасте, – сказала она, – возможно, даже чуть старше, я частенько лазила в отцовский бумажник, пока он принимал душ вечером. Я не брала купюры, а только монетки в один, пять центов, может, иногда и десять. Ничего такого, что он мог бы заметить. Отец дал бы мне денег, если бы я попросила. Но я предпочитала воровать их. Воровство у отца заставляло меня чувствовать себя ужасно, но я продолжала делать это.
Ты должен разобраться с этим. То, что ты держишь проблему глубоко в себе, делает только хуже.
Она опустила взгляд на стол.
– А еще я была сплетницей. Всякий раз общаясь с кем-нибудь из друзей, я говорила ужасные вещи о других знакомых, а потом разговаривала с кем-нибудь из них и уже плела невесть что о друге, с которым только что болтала. Я прекрасно понимала, что делаю. Я ненавидела себя за это, по-настоящему, но это меня не останавливало. Порой я желала, чтобы моя мать и братья погибли в автокатастрофе, чтобы я могла расти только с отцом и чтобы все жалели меня.
Сестра Джеймс потрясла головой.
– У меня возникали ужасные мысли, которые я не хотела отпускать. Ты понимаешь, о чем я?
Я кивнул и одарил ее гримасой, означающей вот-вот должное появится понимание.
– Хорошо! – сказала она и шлепнула ладонями по столу. – Готов попробовать еще раз?
Я сказал, что готов.
Сестра Джеймс отвела меня обратно в исповедальню. Я встал на колени и начал опять:
– Благослови меня, святой отец, за…
– Ладно, – сказал он. – Мы уже были здесь. Просто говори все как есть.
– Да, святой отец.
Я снова закрыл глаза под сложенными руками.
– Давай, давай, – резко поторопил он.
– Да, святой отец. – Я наклонился ближе к ширме и прошептал: – Святой отец, я ворую.
Он молчал какое-то время. Затем спросил:
– Что ты воруешь?
– Я ворую деньги, святой отец. Из кошелька моей матери, когда она моется в душе.
– Как долго ты этим занимаешься?
Я не ответил.
– Ну же? – проговорил он. – Неделю? Год? Два года?
Я выбрал вариант посередине:
– Год.
– Год, – повторил он. – Так не пойдет. Ты должен остановиться. Ты намерен остановиться?
– Да, святой отец.
– Теперь честно, ответь.
– Честно, святой отец.
– Ну хорошо, ладно. Что еще?
– Я сплетник.
– Сплетник?
– Я говорю всякое о моих друзьях, когда их нет рядом.
– Это тоже не годится, – сказал он.
– Да, святой отец.
– Это определенно никуда не годится. Твои друзья покинут тебя, если ты будешь продолжать этим заниматься, и позволь мне сказать тебе, что жизнь без друзей это вообще не жизнь.
– Да, святой отец.
– Ты имеешь искреннее намерение остановиться?
– Да, святой отец.
– Хорошо. Смотри, сделай обязательно. Я говорю тебе это со всей серьезностью. Что-нибудь еще?
– У меня дурные мысли, святой отец.
– Да, хорошо, – проговорил он, – почему бы нам не оставить это на следующий раз? Ты уже достаточно поработал.
Священник принял мое покаяние и отпустил мне все. Когда я покинул исповедальню, то услышал, как открылась и закрылась его дверь. Сестра Джеймс вышла навстречу, и мы снова вместе подождали, пока священник проделает свой путь до того места, где мы стояли. Тяжело и с хрипом дыша, он прислонился к колонне. Затем положил руку мне на плечо.
– Это было хорошо, – сказал он. – Просто прекрасно.
Он легонько сжал мое плечо.
– Какой же он замечательный парень, сестра Джеймс.
Она улыбнулась.
– Абсолютно согласна с вами, святой отец.
* * *
Сразу после Пасхи Рой подарил мне винчестер, из которого я учился стрелять. Это была светлая, с распыляющим действием, отлично отбалансированная винтовка с рукояткой из ореха, черной от смазки. Рой носил ее, когда был мальчишкой, и она все еще была в прекрасном состоянии, как новенькая. Лучше, чем новенькая. Механика была шелковой от длительного использования, а дерево – такого качества, которого уже не найти.
Этот подарок не был для меня сюрпризом. Рой был прижимистый и долго не понимал намеков, но я устроил ему осаду. Я прикипел сердцем к этой винтовке. Оружие было первым условием самодостаточности, принадлежности к настоящим жителям Запада, а также неотъемлемым атрибутом тех видов работы, которые я считал достойными для себя – организация ловушек, объезд стада на лошади, военная служба, обеспечение правопорядка и борьба с преступностью. Мне нужна была эта винтовка, сама по себе, но главным образом потому, что она дополняла меня, когда я держал ее в руках.
