— Вот уж во что мне не хотелось бы впутываться, — рассмеялся я. — Даже представить себя во главе армии женщин для меня немыслимо. Узнав о такой нелепости, все погибшие воины в Тонатиукане содрогнутся — кто от смеха, кто от ужаса. Моя дорогая, это несусветный вздор. Я должен заняться поисками мужчин.
— Ну и уходи, — сказала На Цыпочках, не скрывая крайнего раздражения. — Или ищи своих мужчин. В Мичоакане они ещё имеются. — И она неопределённо махнула рукой на север.
— Как? — удивился я. — Ещё остались мужчины? Мужчины пуремпеча? Воины? Они что, прячутся? Скрываются в потаённых местах?
— Ничего подобного, — ответила она презрительным тоном. — Это не воины и не пуремпеча, а настоящие младенцы в пелёнках. Это мешикатль, которых испанцы привели сюда, к нам, чтобы основать новые поселения на берегах озера Пацкуаро. Правда, я боюсь, что эти мужчины окажутся менее стойкими и гораздо более кроткими, чем те женщины, отряд из которых я могла бы для тебя собрать.
— Да уж, дорогая, чего-чего, а кротости в тебе нет. Видно, прорицатель, давший тебе имя На Цыпочках, неверно истолковал написанное в его книге тональматль. Расскажи мне об этих мешикатль поподробнее. Кто именно их сюда привёл? С какой целью?
— Я знаю только то, что слышала. Говорят, что якобы какой-то испанский христианский священник по неким своим непонятным соображениям счёл нужным основать новые поселения по берегам Большого Тростникового озера. А поскольку в наших краях мужчин не осталось, ему пришлось привести мужчин, вместе с семьями, из земель мешикатль. Я слышала также, что этот священник относится ко всем этим поселенцам нежно, как к собственным детям. Поэтому я и назвала их младенцами в пелёнках.
— Семейные люди, — пробормотал я. — Пожалуй, ты права, они едва ли склонны к восстанию. Тем паче если их господин обращается с ними хорошо. Правда, если это действительно так, он не слишком похож на христианина.
Пакапетль пожала плечами, и мысли мои сразу приняли другое направление, потому что в тот момент она была обнажена, и это движение всколыхнуло её дивную грудь. Подруга моя, однако, отнюдь не сердечно, но холодно заявила:
— Сходи туда и посмотри сам. Отсюда до озера всего три долгих прогона.
* * *
Большое Тростниковое озеро по цвету точно совпадает с чалчиуитль — жадеитом — драгоценным камнем, который считается священным у всех народов Сего Мира, а окружающие Пацкуаро невысокие округлые горы такие же сине-зелёные, разве что немного темнее. Так что, когда я взобрался на одну из этих гор и посмотрел вниз, озеро показалось мне ярким драгоценным камнем, который уронили на ложе из мха. Посреди озера лежал остров Шаракуро, должно быть, некогда являвшийся ярчайшей гранью этого драгоценного камня, ибо мне рассказывали, что он раньше был покрыт храмами и алтарями, которые светились и блистали разноцветными красками, золотистыми листьями и знамёнами из перьев. Однако солдаты Гусмана сровняли все эти сооружения с землёй и выжгли остров дотла, так что теперь он представлял весьма печальное зрелище.
Не стало и всех первоначальных поселений, которые располагались по берегам озера, включая Цинцинцани — Обиталище Колибри, столичный город Мичоакана, состоявший целиком из дворцов, один из которых был резиденцией Цимчу — последнего Чтимого Глашатая побеждённых пуремпеча. С вершины горы, на которой я сейчас находился, мне была видна лишь одна достопримечательность, сохранившаяся с прежних времён. То была высившаяся к востоку от озера пирамида, привлекающая взор своей величиной и формой, невысокая, но протяжённая и массивная, соединяющая в себе круглые и квадратные очертания. Эта ийаката, как называлась пирамида на поре, насколько мне известно, сохранилась с действительно старых времён и была воздвигнута народом, который жил здесь задолго до пуремпеча. Даже при жизни Цимчу она уже осыпалась и оседала, но тем не менее до сих пор представляла собой внушительное зрелище.
По берегам озера, на месте поселений, разрушенных солдатами Гусмана, заново возвели деревни, в облике которых не было ничего примечательного. Все дома строились в испанском стиле: низенькие, плоские, из кирпича-сырца. В ближайшей деревушке, прямо под горой, на которой я находился, можно было видеть деловито сновавших людей. Одеты они все были на манер мешикатль, цвет кожи имели такой же, как у меня, и никаких испанцев поблизости не наблюдалось. Поэтому я спустился туда и поздоровался с первым же человеком, который мне встретился. Он сидел на скамейке перед порогом своего дома и усердно строгал какую-то деревяшку, придавая ей форму.
Я произнёс обычное приветствие на науатль:
— Микспанцинко, что значит: «В твоём почтенном присутствии...»
Он, не на поре, а тоже на науатль, с обычной вежливостью ответил:
— Ксимопанотли, что означает: «К твоим услугам...», — а потом сердечно добавил: — Наши соотечественники мешикатль нечасто наведываются к нам в Утопию.
Я не стал путать его и говорить, что на самом деле я ацтек, равно как и не стал спрашивать его о значении того непонятного слова, которое он только что произнёс, а ограничился следующим:
— Я чужой в этих краях и только недавно узнал, что в здешних окрестностях живут мешикатль. Приятно снова услышать свой родной язык. Меня зовут Тенамакстли.
— Микспанцинко, куатль Тенамакстли, — любезно произнёс он. — Меня зовут Эразмо Мартир.
— А, в честь того христианского святого. У меня тоже есть христианское имя — Хуан Британико.
— Если ты христианин и подыскиваешь себе работу, то, возможно, наш добрый падре Васко примет тебя к нам. У тебя есть жена и дети?
— Нет, куатль Эразмо. Я одинокий странник.
— Плохо дело. — Он сочувственно покачал головой. — Падре Васко принимает поселенцев только с семьями. Правда, если ты хочешь остановиться на некоторое время, он весьма радушно приветит тебя в нашем странноприимном доме. Ты найдёшь его в Санта-Крус Пацкуаро, следующей деревне, если идти вдоль побережья к западу.
— Тогда я пойду туда, не буду отрывать тебя от работы.
— Аййо, ты ничуть не мешаешь. Падре не заставляет нас работать беспрестанно, как рабов, и мне приятно поговорить со странником мешикатль.
— А что ты такое делаешь?
— Это будет мекауиуитль, — объяснил он, указав на несколько лежавших позади скамьи почти готовых деталей. Это были куски дерева, напоминавшие размерами и изящными округлыми формами женский торс.
Я кивнул, поняв, что должно получиться из этих частей. Испанцы называют это гитарой.
Гитара — один из музыкальных инструментов, с которыми Новую Испанию познакомили белые люди. Вообще-то многие их инструменты были схожи с уже известными в Сём Мире: звуки из них извлекались благодаря тому, что в них дули, их трясли или колотили по ним палочками. Однако некоторые испанские инструменты — такие, как гитара, виола, арфа или мандолина, — не имели с нашими ничего общего. Мои соотечественники были поражены — и восхищены! — возможностью извлекать нежные, мелодичные звуки, перебирая натянутые на деревянную основу струны.
