В оставшейся части книги я часто буду применять не столь пуристский или ригористичный подход к тому, что считать релевантным экспланандумом и приемлемым объяснением. Настойчивое обращение к объяснениям, фокусирующимся на событии, чем-то сродни принципу методологического индивидуализма, который является одним из исходных условий этой книги. В принципе, объяснения в социальных науках должны ссылаться только на индивидуумов и их действия. На практике социологи часто оперируют такими надиндивидуальными общностями, как семья, фирма или нация, как безобидными условными обозначениями, либо если отсутствие данных или надежной теории вынуждают к этому. Эти два оправдания применимы также к использованию фактов в качестве экспланандума или эксплананса, к объяснению скорее вариантности, а не явлений «самих по себе» и к анализу негативного экспланандума (не-событий и не-фактов). Цель предшествующих рассуждений – не навязать социологам бессмысленные или трудновыдерживаемые стандарты, но доказать, что на уровне основных принципов подход, основанный на событиях, по природе своей превосходит остальные. Принимая это в расчет, ученые чаще смогут находить точные и продуктивные объяснения.
Иногда у нас может возникнуть желание объяснить событие (скорее паттерн событий) через его последствия, а не причины. Я имею в виду не объяснение через преднамеренные (intended) последствия, поскольку намерение предшествует выбору или действию, которые он объясняет, а скорее идею, что события могут объясняться их действительными (actual), чаще всего благоприятными для кого-либо или чего-либо последствиями. Так как причина должна предшествовать следствию, эта идея может показаться внутренне противоречивой, и все же каузальное объяснение может принять такую форму при наличии обратной связи между последствиями и причинами. Изначально слезы ребенка могут быть просто вызваны болью, но если они привлекли внимание родителей, ребенок начнет плакать сильнее, чем если бы этого не произошло. В главах XVI и XVII я утверждаю, что этот род объяснения занимает до некоторой степени маргинальное место в изучении человеческого поведения. В этой книге я буду заниматься преимущественно простой разновидностью каузального объяснения, где эксплананс, который может включать верования и обращенные в будущее намерения, предшествует появлению экспланандума
[10].
В дополнение к заслуживающему уважения функциональному объяснению, основанному на особых механизмах обратной связи, есть менее респектабельные формы, которые просто указывают на возникновение некоторых благоприятных последствий, а затем без каких-либо дополнительных доводов предполагают, что этого достаточно для объяснения поведения, которое их вызывает. Если экспланандум всего лишь экземпляр (token), такой как отдельный поступок или событие, то такой тип объяснения не срабатывает по чисто метафизическим причинам. Приведем пример из биологии: мы не можем объяснить появление нейтральной или вредной мутации, указав, что она была необходимым условием для дальнейшей, более благоприятной мутации. Когда экспланандум – это тип, как повторяющаяся модель поведения, он может быть действительным (valid) или недействительным. Но если он не поддерживается механизмом обратной связи, к нему следует относиться как к недействительному (invalid). Антропологи, например, утверждали, что мстительное поведение имеет множество благоприятных последствий – от контроля за численностью населения до децентрализованного принуждения к выполнению норм (в главе XII приведено много других примеров). Даже если допустить, что такие преимущества действительно обеспечиваются, их возникновение может оказаться случайным. Чтобы это опровергнуть, то есть показать, как некоторые преимущества поддерживают мстительное поведение, которое в свою очередь становится их причиной, необходимо продемонстрировать механизм обратной связи. И даже если такая демонстрация состоялась, изначальное появление такого экспланандума должно быть связано с чем-то еще.
Структура объяснений
Позвольте теперь перейти к более подробному рассмотрению темы объяснения в социальных науках (и, до некоторой степени, не только в них). Первый шаг легко пропускают: прежде чем попытаться объяснить факт или событие, мы должны установить, что факт является таковым, а событие действительно имело место. Монтень писал: «Я сознаю, что если попросить людей изложить факты, они гораздо больше времени потратят на то, чтобы объяснить их причины, а не на выяснение того, правда это или нет… Они пропускают факты, но старательно делают выводы. Как правило, они начинают так: Как же так случилось? Но правда ли что-то случилось? Вот что им следовало бы спрашивать».
Так, прежде чем объяснить, скажем, почему в одной стране происходит больше самоубийств, чем в другой, мы обязательно должны убедиться, что вторая страна не занижает количество самоубийств по, например, религиозным соображениям. Прежде чем пытаться объяснить, почему в Испании безработица выше, чем во Франции, нам придется удостовериться, что эти различия никак не связаны с расхождениями в определениях безработицы или со значительной долей «теневой» экономики в Испании. Если мы хотим объяснить, почему во Франции безработица среди молодежи выше, чем в Англии, нам нужно решить, что мы принимаем за экспланандум – уровень безработицы среди молодых людей, активно ищущих работу, или среди всей молодежи в целом, включая студентов. Если мы хотим сравнить безработицу в Европе и США, придется решить, берем мы в качестве экспланандума безработицу в широком понимании, то есть с учетом лиц, лишенных свободы, или же в техническом смысле, включая только тех, кто ищет работу
[11]. Прежде чем пытаться объяснить, почему месть происходит по принципу «око за око» («я буду убивать одного из ваших всякий раз, как вы будете убивать одного из моих»), нужно проверить, что мы наблюдаем именно это явление, а не, скажем, «два ока за одно» («я буду убивать двоих из ваших всякий раз, как вы будете убивать одного из моих»). Науки, в том числе социальные, часто пытаются объяснить общеизвестные вещи, но не менее ценным было бы установление того, что некоторые вещи, представляющиеся нам таковыми, ими не являются. В этом случае социальные науки могли бы помимо прочего попытаться объяснить, почему мы уверены, что знаем что-то, хотя это не так, добавив тем самым новый фрагмент знания взамен отброшенного
[12].
