– Мне наплевать на ваш фильм! – рявкнул Док. – Если продолжишь в том же ритме, придется тебе бежать одному.
Я понимал, что ему как врачу очень неприятно наблюдать за нашими физическими страданиями. Все его профессиональные инстинкты подсказывали ему, что эти страдания необходимо любыми способами уменьшить.
С длинными забегами почти всегда так: прежде чем организм приспособится, чувствуешь, как он едва не распадается на куски.
– Послушай, я понимаю, что это идет вразрез с твоей подготовкой, но на это мы и подписывались, – твердо сказал я. – Придется тебе немного пересмотреть свои стандарты.
Каждый из нас стоял на своем, и нам пришлось пойти на компромисс. Док попросил меня изменить план хотя бы так, чтобы бежать ночью и спать днем. Я согласился попробовать такой график несколько дней, но оказалось, что в полуденную жару спать невозможно. Мы с Кевином и Рэем просто лежали на своих тонких матрасах в палатке, обливаясь потом и обмахиваясь от жуков, мух и комаров, и нам казалось, что уж лучше бежать, чем мучиться лежа. Так вдобавок к обезвоживанию мы лишались и сна.
Мы попробовали другую тактику: устраивать долгий перерыв в середине каждого дня.
У Кевина и Рэя развился тендинит стопы, а у меня болело колено. (Ранее в том же году я перенес операцию на колене, но молчал об этом. Мне не хотелось, чтобы кто-то сомневался в моей способности выдержать этот забег.) Я считал, что все это из-за того, что мы употребляем недостаточно жидкости. Чтобы приспособиться к боли, мы решили немного изменить стиль бега и замедлить темп. К шестому дню мы преодолели всего 219 километров – менее половины того, на что рассчитывали.
Мы решили бежать ночью и спать днем. Так вдобавок к обезвоживанию мы лишались и сна.
Мы вышли на Трансмавританское шоссе – прямую дорогу, пересекавшую раскаленные пески и исчезавшую в зыбком мираже у горизонта. Мимо нас проносились грузовики и легковые автомобили на скорости 160 км/час, оставляя после себя удушающие выхлопные газы и тучи песка, слепившего глаза. В этой области мавританское правительство соорудило несколько колодцев, привлекавших кочевников со своими стадами. Быстрые машины и крупные животные – далеко не самое лучшее сочетание. Чуть ли не каждые 90 метров мы натыкались на разлагающийся труп осла, козы, овцы, коровы, собаки или верблюда. На трупах или на обломках попавших в аварию автомобилей сидели стервятники и сопровождали нас внимательными взглядами.
– Она думает, мы похожи на обед, – сказал я по поводу одной особенно большой птицы, которая явно взяла нас на прицел.
– Нет, старина, пока еще не время, – отозвался Рэй. – Прилетай через часок.
На седьмой день Кевин был в такой плохой форме, что все сомневались, продолжит ли он забег. Мне было ужасно жаль его, но до начала экспедиции я четко дал понять, что в случае серьезных проблем мы никого не станем ждать более нескольких часов. Нам нужно продолжать двигаться. В «Лайв Плэнет» намекнули, что откажутся нас поддерживать, если мы сильно отстанем от графика. Мне, конечно, не верилось, что они прямо так возьмут и уедут. Я знал, что они уже потратили более трех миллионов долларов на фильм. Нужно стиснуть зубы и продолжать гонку.
После десяти показавшихся сплошной пыткой дней нам наконец начало становиться лучше. Как будто организм сказал: «Ну ладно, я понял, ты хочешь прикончить меня. Придется как-то приспособиться».
На одиннадцатый день все мы бежали неплохо. Никого не тошнило, никому не требовалась капельница, никто не выглядел так, как будто находится при смерти или хочет удушить меня.
– Как будто это совсем другая экспедиция! – восторженно воскликнул Дон во время полуденного перерыва. – Если так будет продолжаться и дальше, то, пожалуй, у нас даже получится дойти до конца.
Я был рад услышать от него такие слова. Он должен был полностью доверять мне и внушать уверенность Мохамеду с его людьми. Если бы они решили, что от нас нечего ждать, то стали бы расходиться. И тогда нас точно ожидал бы провал. Да и продюсеры прислушивались к мнению Дона. В его поддержке я нуждался больше всего. Я верил, что мы сможем пробежать через всю Сахару, если будем придерживаться плана. И в это должны были верить все остальные.
Однажды в полдень после основательной утренней пробежки мы сделали перерыв, чтобы посетить комплекс оросительных сооружений, строящихся под эгидой ООН с целью обеспечить местное население водой для питья и сельскохозяйственных нужд. В Мавритании и других странах к югу от Сахары десятилетия засухи и чрезмерного выпаса скота привели к опустошению прежде относительно плодородных земель. Пастухи были вынуждены избавляться от своих животных и селиться в городах, где почти неизбежно впадали в крайнюю нищету. Такие проекты, каждый стоимостью примерно 10 000 долларов, давали кочевым народностям надежду на выживание.
С помощью переводчика я спросил одного мужчину, сколько ему платят за работу на поле. Он удивленно посмотрел на меня. Переводчик повторил мой вопрос. Мужчина улыбнулся:
– Нисколько не платят.
– Тогда почему вы так усердно работаете? – спросил я.
– Он говорит, это нужно, чтобы его дети жили лучше, – сказал переводчик. – Если жители деревни соберут достаточно урожая, то смогут продать излишки и накопить деньги на школу.
После десяти показавшихся сплошной пыткой дней нам наконец-то начало становиться лучше. Как будто организм сказал: «Ну ладно, я понял, ты хочешь прикончить меня. Придется как-то приспособиться».
Меня поразила скромность требований этого человека. Этот человек мечтал о лучшей жизни для своих детей, как и я. Но он мечтал не о том, чтобы купить им велосипед или видеоигру, он хотел, чтобы они получили образование, а в этом ключевую роль играла вода. Он придавал смысл нашей затее, и от этого мне еще сильнее хотелось помочь ему.
После осмотра колодцев местные жители устроили нам небольшой праздничный прием в берберской палатке. Мы ели кускус с оливками и свежевыпеченные лепешки, густо смазанные верблюжьим маслом. Меня уговорили сесть на верблюда, и я, покачиваясь, сделал круг под восторженные возгласы собравшихся.
По ночам я рассматривал фотографии своих сыновей. С тех пор как мы покинули Сенегал, я несколько раз общался с ними с помощью спутниковой связи. Они говорили, что с ними все хорошо, что они довольны и занимаются своими делами. Мы шутили про «дегтярные пятки» – местных жителей Северной Каролины – и обсуждали их крутые планы на выходные. Они спрашивали, видел ли я скорпионов. (Несколько скорпионов заползли мне под ноги прямо во время разговора, но когда я сказал об этом, дети мне не поверили.) Я сказал, что люблю их. Мне было важно повторять эти слова всякий раз в разговоре со своими детьми. От отца таких слов я не слышал лет до тридцати.
Мы продолжали бежать по бесплодным раскаленным пустошам Мавритании. С востока прилетел харматан – сухой ветер, поднимавший над гравийной равниной пыль, от которой тускнело солнце. Несмотря на 35 градусов, мы надели для защиты футболки с длинными рукавами, брюки, перчатки и лыжные маски. У меня из носа шла кровь.
