Как и другие агенты, Уайт должен был быть только следователем. «В те дни у нас не имелось полномочий производить арест», — вспоминал он позже
[238]. Агенты также не могли носить оружие. На Западе Уайт повидал множество убийств стражей порядка и хотя не слишком любил распространяться на эту тему, из-за них он едва не ушел из профессии. Ему не хотелось покидать этот мир ради некой посмертной славы. Мертвые мертвы. Поэтому, когда в Бюро ему доводилось быть на опасном задании, он нередко совал за пояс револьвер — и к черту запреты.
Его младший брат Дж. К. «Док» Уайт тоже был техасским рейнджером, перешедшим на работу в Бюро. Грубый и крепко пьющий, он почти всегда носил с собой шестизарядный «кольт» с костяной рукояткой, а для верности еще и нож за голенищем, и вообще был безрассуднее Тома — «жесткий и энергичный»
[239], как говорили о нем родственники. Братья Уайт были частью небольшой группы стражей порядка с Запада, которых в Бюро величали «ковбоями».
У Тома Уайта не было специального образования, и он изо всех сил пытался овладеть новыми научными криминалистическими методами, такими как расшифровка таинственных завитушек и петель отпечатков пальцев. При всем этом на страже закона он стоял с молодых лет и отточил важнейший навык следователя — способность разглядеть главный лейтмотив и превратить разрозненные факты в стройное изложение. Несмотря на развитое чувство опасности, ему случалось бывать в диких перестрелках, однако, в отличие от брата, чья карьера, по выражению одного агента, была «усеяна пулями»
[240], Тому было свойственно почти извращенное нежелание прибегать к оружию. Он гордился тем, что никого не убил, словно боясь собственных темных инстинктов и опасаясь перешагнуть тонкую грань между добром и злом.
Том Уайт был свидетелем того, как многие из его коллег в Бюро эту грань переступали. В начале 1920-х годов в пору президентства Гардинга министерство юстиции было до отказа забито политическими ставленниками и нечистыми на руку чиновниками, вплоть до самого шефа Бюро — Уильяма Бёрнса, печально известного частного детектива
[241]. После назначения в 1921 году директором он обходил законы и нанимал продажных агентов, в том числе мошенника, наладившего бойкий сбыт поблажек и помилований членам криминального мира. Министерство юстиции прозвали тогда «министерством легкого поведения».
В 1924 году комитет Конгресса обнаружил, что нефтяной барон Гарри Синклер дал взятку министру внутренних дел Элберту Фоллу за разработку месторождения из федерального нефтяного резерва «Типот-доум» — название, которое отныне всегда будет ассоциироваться со скандалом. Последующее расследование показало, насколько прогнила в Соединенных Штатах система правосудия. Когда Конгресс начал проверку действий министерства юстиции, Бёрнс и генеральный прокурор использовали всю свою власть, все имеющиеся в руках правоохранительных органов инструменты, чтобы воспрепятствовать правосудию. За конгрессменами установили слежку. В их кабинеты вломились и установили в телефонах подслушивающие устройства. Один сенатор гневно заявлял о различного рода «интригах, шпионаже, провокациях, прослушке», применявшихся не для «раскрытия преступлений и преследования преступников, а… для защиты спекулянтов, взяточников и фаворитов»
[242].
К весне 1924 года преемник Гардинга Калвин Кулидж избавился от Бёрнса и назначил нового генерального прокурора, Харлана Ф. Стоуна. С учетом роста территории страны и увеличения числа федеральных законов Стоун пришел к выводу, что без национальных полицейских сил обойтись невозможно. Однако для того, чтобы они могли удовлетворять предъявляемым требованиям, Бюро пришлось реформировать сверху донизу.
К удивлению многих критиков министерства, временно исполняющим обязанности главы Бюро Стоун назначил 29-летнего заместителя директора Джона Эдгара Гувера. Хотя позорного пятна «Типот-доум» тот избежал, он возглавлял прежде отдел общей разведки, шпионивший за людьми только из-за их политических убеждений. Также Гувер никогда не работал детективом, не участвовал ни в одной перестрелке и никого ни разу не арестовывал. Его покойные дед и отец служили в федеральных органах власти, а сам он, все еще живший с матерью, был до мозга костей порождением бюрократии — с ее сплетнями, особым языком, тайными сделками, бескровными, но жестокими схватками за территорию.
Стремясь воспользоваться директорством для построения собственной бюрократической империи, он утаил от Стоуна свою ключевую роль в ведении слежки на территории страны и пообещал отдел общей разведки распустить. Задуманные генеральным прокурором реформы, отвечавшие собственному стремлению Гувера превратить Бюро в современную организацию, ревностно реализовывались. В докладной записке он информировал Стоуна, что начал изучение личных дел сотрудников в поисках некомпетентных или нечистых на руку агентов, подлежащих увольнению. Он также докладывал, что в соответствии с пожеланиями прокурора повысил запросы к квалификации новых сотрудников, требуя от них юридической подготовки или знания бухгалтерского учета. «Сотрудники Бюро будут прилагать все усилия для укрепления морального духа, — писал Гувер, — а также реализации всех установок вашей политики»
[243].
В декабре 1924 года Стоун утвердил Гувера в должности, которую тот так жаждал получить. Он быстро превратил бюро в монолитную организацию, которая на протяжении почти 50 лет его директорства служила не только для борьбы с преступностью, но и для вопиющих злоупотреблений властью.
Прежде Гувер уже поручал Уайту расследование одного из первых после «Типот-доум» дел о коррупции в правоохранительных органах. Уайт занял пост директора федеральной тюрьмы в Атланте, где вел тайную операцию по поимке чиновников, за взятки предоставлявших заключенным более благоприятные условия содержания и досрочное освобождение. Однажды в ходе расследования он столкнулся с надзирателями, избивавшими двоих заключенных. Уайт в гневе пригрозил надзирателям увольнением, если те еще раз тронут хоть одного арестанта. Позже один из спасенных попросил директора о личной встрече. Желая отблагодарить Уайта, он показал ему Библию, а затем смочил белый форзац раствором йода и воды. Как по волшебству проступили буквы. Симпатическими чернилами был написан адрес, по которому скрывался грабитель банка, сбежавший до того, как Уайта назначили директором. Тайное послание помогло поймать преступника. Тем временем информацией начали делиться и другие заключенные, и вскоре удалось раскрыть то, что назвали системой «позолоченного протекционизма и неприкосновенности миллионеров»
[244]. Уайт собрал достаточно улик для выдвижения обвинений против бывшего директора, ставшего узником № 24207 той же тюрьмы. Посетивший тюрьму сотрудник Бюро написал в отчете: «Меня крайне поразило господствующее среди заключенных отношение к действиям и поведению Тома Уайта. Кажется, все испытывают чувство удовлетворения и уверенности, чувство, что теперь с ними будут обращаться справедливо»
[245]. После расследования Уайт получил от Гувера благодарственное письмо со словами: «Вы снискали доверие и уважение не только себе, но и службе, которой мы все преданы»
[246].
