Иные из подобных сговоров являли собой образец бесчеловечности и аморальности. Ассоциация прав индейцев описывала случай с вдовой, которую опекун лишил большей части ее имущества. Потом он сообщил женщине, которая к тому времени уже выехала за пределы округа Осейдж, заведомую ложь — мол, у нее больше нет никаких денежных средств. Без гроша в кармане она была вынуждена влачить жалкое существование. «В доме ни у нее самой, ни у двоих ее детей не было ни кроватей, ни еды», — докладывал проводивший расследование член Ассоциации
[365]. Когда грудной ребенок женщины заболел, опекун наотрез отказался дать ей денег на его лечение, хотя она умоляла его об этом. «Вследствие недоедания и отсутствия медицинской помощи ребенок умер».
Осейджи знали о мошеннических схемах, но не в силах были их остановить. Когда индианка потеряла малыша, окружному судье были представлены доказательства факта мошенничества, однако тот попросту их проигнорировал. «Пока подобное остается повседневной практикой, никаких надежд на восстановление справедливости нет, — заключал проводивший расследование член Ассоциации прав индейцев
[366]. — Вопль отчаяния этой женщины — призыв ко всей Америке». Один индеец, беседовавший с репортером на тему опекунства, говорил: «Их приманивают наши деньги, и ты совершенно беспомощен. Все законы и вся государственная машина — на их стороне. Когда будете о нас писать, расскажите всем о том, как здесь скальпируют наши души»
[367].
Глава 15
Скрытое лицо
В тот сентябрьский день агент, действовавший под прикрытием страхового агента, разговорился с работавшей на заправке в Фэрфаксе женщиной. Он сказал ей, что желал бы присмотреть для себя домик где-нибудь поблизости. Та ответила, что здесь всеми делами заправляет некий Уильям Хэйл
[368]. Она добавила, что и сама купила дом у него же, на краю принадлежащего ему пастбища. Однажды вечером, рассказала она, загорелось несколько тысяч гектаров угодий. Один пепел остался. Никто не знал, кто виновник поджога, но она догадывалась: его устроили работники самого Хэйла по его же наущению ради получения страховки — ни много ни мало 30 000 долларов. Тут женщина вдруг замолчала, будто испугавшись, что наговорила лишнего.
Уайт попытался собрать сведения и о другом, не менее подозрительном случае — каким образом Хэйл получил страховку после смерти Генри Роана в размере 25 тысяч долларов? Когда в 1923 году того обнаружили с пулей в затылке, самый очевидный мотив был именно у Хэйла. Тем не менее шериф, как, впрочем, и другие местные блюстители закона, не начал против него следствие — упущение, которое больше не казалось случайным.
Уайт разыскал страховщика, в 1921 году продавшего Роану полис. Хэйл все это время не уставал повторять, что они с Роаном друзья водой не разольешь, а выгодоприобретателем по полису тот его назначил, поскольку годами брал у него в долг. Однако страховщик поведал совсем другую историю.
Насколько ему помнилось, Хэйл сам приобрел полис, приговаривая: «Черт, это все равно что острогой бить рыбу в бочке»
[369]. Он пообещал дополнительные комиссионные, и страховщик ответил:
— Ладно, давайте сделаем на десять тысяч долларов.
— Нет, я хочу на двадцать пять, — не согласился Хэйл.
Страховщик попытался объяснить, что, не будучи родственником Роана, Хэйл может стать выгодоприобретателем, только если тот должен ему деньги. На что Хэйл ответил:
— Ну, он мне действительно порядком задолжал, десять или двенадцать тысяч.
Уайт решил, что в это трудно поверить. Даже если Роан действительно задолжал Хэйлу, тому было достаточно предъявить доказательства опекунам солидного состояния индейца, и вопрос бы решился. Зачем страховать жизнь приятеля и оформлять полис, который не принес бы Хэйлу никакой выгоды, если бы Роан, которому не исполнилось и сорока, внезапно не отдал богу душу?
Страховщик признался, что польстился на комиссионные, а потому не стал требовать никаких расписок. Он неплохо знал Хэйла и, видимо, сам принадлежал к числу вовлеченных в «индейский бизнес». Роан, похоже, и не догадывался об этих махинациях. Он верил в то, что Хэйл, его лучший друг, просто хочет ему помочь. Однако в плане имелся один изъян. Роана, закоренелого пьяницу, однажды в нетрезвом виде превратившего свой автомобиль в груду металлолома, должен был осмотреть врач и счесть входящим в группу риска. Хотя один доктор и заявлял, что никто из его коллег не выпишет справки этому «алкашу-индейцу»
[370], после долгих поисков Хэйл нашел одного посговорчивей в Похаске. Тот согласился выдать справку; его рекомендацию поддержал также один из казавшихся вездесущими братьев Шоун, Джеймс.
Уайт установил, что первое поданное заявление страховая компания отклонила. Ее представитель позже сухо прокомментировал попытку приобрести полис на 25 тысяч долларов: «Не думаю, что это соответствует принятой практике»
[371]. Хэйл как ни в чем не бывало обратился к конкурентам. В графе заявления, получал ли Роан отказ в другой компании, красовалось «нет». Страховой агент, проверявший документы, впоследствии признался: «Я знал, что ответы были неверны»
[372].
На сей раз Хэйл все же предъявил расписки, доказывающие, что Роан действительно должен ему деньги. Первоначальная сумма долга в 10–12 тысяч долларов удивительным образом удвоилась, достигнув 25 тысяч, что в точности соответствовало желаемой сумме страховки. На расписке, якобы выданной Роаном, стояла дата «январь 1921 года». Это было важно, поскольку значило, что долг образовался еще до подачи первых заявлений о страховке — таким образом, притязания Хэйла представлялись вполне законными.
Графологическая экспертиза и анализ документов становились обычными приемами в ходе следствия. И хотя этот совершенно новый судебный инструментарий вызывал едва ли не священный трепет и казался ответом на все вопросы, он нередко зависел от «человеческого фактора». В 1894 году французский криминолог Бертильон представил суду совершенно неверный анализ почерка, что в конечном итоге и предопределило ложное обвинение в государственной измене Альфреда Дрейфуса.
Тем не менее при условии разумного и аккуратного использования графология и анализ документов оказывали неоценимую помощь следователю. В 1924 году в печально известном деле Натана Леопольда и Ричарда Лёба об убийстве подростка следователи правильно установили виновных, сопоставив студенческие заметки Леопольда с напечатанным на той же машинке письмом о выкупе.
