Уайта больше всего беспокоил Эрнест Беркхарт. Позднее Хэйл признался одному из подручных, что племянник был единственным свидетелем, которого он боялся. «Любой ценой доберись до Эрнеста», — приказал он. Иначе «со мной все будет кончено»
[488].
20 января 1926 года Беркхарт, которому пока еще не предъявили конкретных обвинений — они зависели от того, насколько тот станет сотрудничать, — сказал Уайту, что не сомневается в своем «устранении»
[489].
— Вы получите от меня всю возможную защиту, которую только может предоставить государство, — обещал ему глава расследования. — Все, что будет необходимо
[490].
Уайт приказал Рену и другому члену своей команды тайно увезти Беркхарта из штата и охранять его до начала судебного разбирательства. Агенты никогда не регистрировали Беркхарта в отелях под настоящим именем, называя только «Э.Дж. Эрнест». Позже Уайт писал Гуверу: «Мы считаем вероятным, что Беркхарта попытаются убить. Безусловно, прилагаются все усилия, чтобы этому помешать, но есть много способов это сделать. Друзья Рэмси и Хэйла могут его отравить»
[491].
Тем временем Молли все еще не хотела поверить в «преднамеренную виновность» Эрнеста
[492]. После многодневной разлуки с ним она пришла в отчаяние. Все ее родные были убиты, а теперь, казалось, она потеряла и мужа. Один из юристов, выступавших на стороне обвинения, спросил, будет ли ей лучше, если агенты организуют ей встречу с Эрнестом.
— Это единственное, чего я хочу, — сказала она
[493].
После этого к Молли пришел Уайт. Он обещал, что ее муж скоро вернется, а до той поры супруги смогут переписываться.
После того как Молли получила от Эрнеста письмо, в котором он писал, что в безопасности и здоров, она ответила: «Дорогой муж, сегодня утром получила твое письмо и очень обрадовалась. У нас все хорошо, и Элизабет снова пошла в школу». Она упомянула, что ее болезнь отступила. «Сейчас мне лучше», — писала она. Цепляясь за иллюзию сохранения брака, Молли завершила письмо словами: «Ну вот и все, Эрнест, пора заканчивать. Надеюсь скоро получить от тебя весô. Досвиданье. Твоя жена Молли Беркхарт»
[494].
1 марта 1926 года Уайт и сторона обвинения потерпели сокрушительную неудачу. Судья согласился с возражением защиты и постановил, что, хотя Роан был убит на выделенном осейджу земельном участке, тот не эквивалентен племенной территории, а потому дело подпадает исключительно под юрисдикцию штата. Прокуроры немедленно обжаловали это постановление в Верховном суде, однако поскольку в ближайшие несколько месяцев принятия решения не ожидалось, Хэйла и Рэмси предстояло освободить из-под стражи. «Похоже, адвокаты Билла Хэйла, как и предсказали его друзья, хорошенько смазали шестеренки государственной машины», — отмечал писатель
[495].
Подсудимые уже праздновали свое освобождение, когда к ним подошел шериф Фрис. Он пожал Хэйлу руку и сказал:
— Билл, у меня ордер на твой арест
[496].
Чтобы оставить Хэйла и Рэмси за решеткой, пришлось обратиться к генеральному прокурору Оклахомы, выдвинувшему против них обвинение от имени штата. Теперь не оставалось другого выхода, кроме как начать процесс в суде штата в Похаске, столице округа Осейдж и цитадели Хэйла. «Очень немногие, если вообще кто-нибудь, верит, что нам удастся собрать здесь суд присяжных, который займется рассмотрением этого дела, — писал Уайт Гуверу. — В ход неизбежно пойдут все возможные методы обмана и мошенничества»
[497].
На предварительном слушании 12 марта в зале суда собрались члены племени, чтобы увидеть все воочию. Многие из них были родственниками жертв. Жена Хэйла, его 18-летняя дочь и многочисленные шумные приверженцы столпились позади стола защиты. Журналисты толкались в проходах. «Редко, если вообще когда-нибудь, такая толпа собиралась в зале суда», — писал репортер газеты «Талса трибьюн»
[498]. Холеные бизнесмены бились за стоячие места с работягами. Светские дамы сидели рядом с индианками в ярких одеялах. Ковбои в широкополых шляпах и вожди осейджей в расшитых бисером одеяниях ловили каждое слово свидетельских показаний. Школьницы тянули шеи, чтобы все расслышать. Все космополитическое население богатейшего участка земли — королевства Осейдж — пришло, чтобы стать свидетелями «драмы крови и золота». Местный историк позднее писал, что суд над убийцами осейджей получил большее освещение в прессе, чем так называемый «Обезьяний процесс» в Теннесси о праве преподавать теорию эволюции в школах штата, прошедший годом раньше.
Многие на галерке сплетничали об индианке, тихо и одиноко сидевшей на скамье. Это была Молли Беркхарт, отторгнутая обоими мирами, между которыми вечно разрывалась: белые поддерживали Хэйла и избегали ее, а многие осейджи сторонились за то, что она привела в племя убийц и не отреклась от Эрнеста. Журналисты изображали ее «ни о чем не ведавшей индианкой». Пресса настойчиво призывала ее высказаться, но она отказывалась. Позже репортер сделал снимок, запечатлевший гордое и спокойное выражение ее лица, и тот немедленно разлетелся по всему миру как «новая эксклюзивная фотография Молли Беркхарт»
[499].
В зал суда под охраной ввели Хэйла и Рэмси. Тогда как последний казался безучастным, первый обнадеживающе приветствовал жену, дочь и своих сторонников. «Хэйл — человек с магнетической притягательностью, — писал журналист «Трибьюн»
[500]. — Его друзья теснились в каждом уголке зала суда, мужчины и женщины встречали его подбадривающими выкриками». В тюрьме Хэйл записал по памяти следующие строки стихотворения:
Не суди! Тучи мнимой вины славу брата
могут затмить,
