— Нам трудно говорить о происходившем в «Эпоху террора», — объяснила она. — Многие осейджи потеряли мать, отца, родных или двоюродных сестер и братьев. Эта боль не утихнет никогда.
В июне на протяжении нескольких выходных осейджи проводят ритуальные танцы
[614]. Называются они «И’н-Лон-Шка», и в разное время их устраивали в Хомини, Похаске и Грей-Хорс — трех местах, где первоначально поселились осейджи, придя в 1870-х годах в резервацию. Эти танцы помогли сохранить угасающие традиции и сплотить племя. Его члены съезжаются отовсюду, чтобы встретиться с родными и друзьями, устроить пикник и вспомнить прошлое. Историк Бёрнс однажды написал: «Заблуждение думать, что осейджи прошли страшное испытание и не изменились. То, что удалось спасти, дорого нашим сердцам вдвойне, потому что сохранилось. Ушедшее тоже драгоценно, поскольку это то, чем мы когда-то были. Мы бережем наше прошлое и настоящее в глубине души и смотрим в будущее. Мы остаемся осейджами. Мы живем и доживаем до старости за наших предков»
[615].
В следующий приезд я отправился в Грей-Хорс посмотреть на танцы, а также встретиться и поговорить с одним человеком, которого, как сказала мне Рэд Корн, убийства задели очень сильно. От первоначального поселка теперь почти ничего не осталось, кроме нескольких гниющих балок и кирпичей, погребенных под ритмично колыхаемой ветром травой прерий. Для танцев осейджи возвели посреди пустоши, постепенно захватываемой природой, павильон с железной крышей в форме гриба, утрамбовали на суглинистой земле круглую площадку и расставили деревянные скамейки. Когда я прибыл туда в субботу утром, в павильоне было полно людей. В центре, у священного барабана, с помощью которого обращаются к Ва-Кон-Та, собралось множество мужчин — музыкантов и певцов. Вокруг них стояли так называемые «певицы», а еще один кружок объединял с десяток молодых и старых танцоров в кожаных штанах, расшитых лентами ярких рубахах и с привязанными под коленями бубенчиками. На каждом был также головной убор из орлиных перьев, колючек дикобраза или оленьего хвоста.
Под звуки барабанов и пение танцоры пошли по кругу против часовой стрелки, символически представляя вращение Земли. Они в такт топали ногами по мягкой почве, бубенчики звенели. Когда бой барабанов и пение хора сделались громче, танцоры слегка наклонились вперед, ускорили шаги и сошлись, не нарушая строя. Один принялся кивать, а другой раскинул руки как орел. Остальные двигались так, будто шли по следу или охотились.
В прежние времена женщинам исполнять эти танцы запрещалось, но теперь они тоже принимали в них участие. В блузках, черных хлопчатобумажных юбках и ручного плетения поясах они описывали более медленные величавые хороводы вокруг танцоров-мужчин. Подпрыгивая при каждом шаге, туловища и головы они держали прямо.
Множество осейджей, сидя на скамьях, смотрели и обмахивались от жары. Некоторые тайком косились в свои сотовые телефоны, однако большинство почтительно следили за действом. На каждой скамье стояла фамилия осейджской семьи, и, оглядевшись, я увидел с южной стороны павильона искомую с надписью: «Беркхарт».
Вскоре ко мне подошла индианка-осейдж, немного за пятьдесят, в пастельно-голубом платье и модных очках. Длинные блестящие черные волосы были забраны в конский хвост. Выразительное лицо показалось мне смутно знакомым.
— Привет, я — Марджи Беркхарт, — протягивая руку, сказала она.
Марджи оказалась внучкой Молли Беркхарт и членом правления здравоохранительной организации осейджей. Приехала на танцы из своего дома в Талкве, что примерно в 70 милях к юго-западу от Талсы. С Марджи был ее муж Эндрю Лоу, из крикского племени семинолов.
Мы все втроем сели на деревянную скамью, смотрели на танцоров и говорили о семье Марджи. Ее покойный отец — Джеймс «Ковбой» Беркхарт — был сыном Молли и Эрнеста. Он и его сестра Элизабет, тоже уже скончавшаяся, стали свидетелями «Эпохи террора» в доме своего отца. Марджи сказала об Эрнесте:
— Он отобрал у моего отца все — тетушек, двоюродных братьев и сестер, доверие.
Хотя Ковбоя терзали преступления Эрнеста, Молли он обожал.
— Он говорил о ней с любовью, — вспоминала Марджи. — Когда он был маленьким, у него постоянно сильно болели ушки, и она дула в них, чтобы утишить боль.
После развода с Эрнестом Молли жила со своим новым мужем Джоном Коббом в резервации. Марджи слышала, что это был счастливый брак, счастливая полоса в жизни ее бабушки. 16 июня 1937 года Молли умерла. Ее смерть, в которой не нашли ничего подозрительного, не вызвала сильного отклика в прессе. Газета «Фэрфакс чиф» поместила короткую заметку: «Миссис Молли Кобб, пятидесяти лет … умерла в среду в 11 часов в своем доме после продолжительной болезни. Она была чистокровной индианкой-осейдж»
[616].
Позднее в том же году Эрнест Беркхарт был освобожден условно-досрочно. Совет племени осейдж принял резолюцию, в которой выражался протест и говорилось, что «признанному виновным в столь подлых и варварских преступлениях не должно быть позволено вернуться на место их совершения»
[617]. «Канзас-Сити таймс» писала в передовой статье: «Досрочный выход Эрнеста Беркхарта из тюрьмы штата Оклахомы напоминает о самом поразительном деле об убийствах в истории Юго-Запада — массовом истреблении индейцев осейдж за их нефтяные права. … Освобождение ведущего участника хладнокровного сговора после отбытия чуть более десяти лет из пожизненного заключения, похоже, демонстрирует один из сокрушительных сбоев в системе»
[618].
Марджи сказала, что впоследствии Эрнест ограбил дом осейджей и снова отправился за решетку. В 1947 году, когда он еще отбывал срок, выпустили Хэйла, отсидевшего двадцать лет в Левенуэрте. Члены комиссии по условно-досрочному освобождению обосновали свое решение преклонным возрастом — 72 года — и примерным поведением заключенного. Вождь осейджей сказал, что того «за его преступления следовало повесить»
[619], а члены племени были убеждены, что это последнее следствие политического влияния Хэйла. Ему запретили снова ступать на землю Оклахомы, однако, по словам родственников, однажды он приехал к ним и сказал: «Если бы этот чертов Эрнест держал рот на замке, сейчас мы были бы богаты…»
Марджи сказала мне, что никогда не встречала Хэйла, умершего в 1962 году в доме престарелых в Аризоне. А вот Эрнеста видела, после того как в 1959 году его снова выпустили из тюрьмы. Поскольку въезд в Оклахому ему был запрещен, он поначалу работал на овцеводческой ферме в Нью-Мексико, где получал 75 долларов в месяц. В ту пору один журналист заметил: «Вне всякого сомнения, это резко контрастировало с днями, когда, будучи мужем богатой индианки, он купался в достатке»
[620]. В надежде получить возможность вернуться в Оклахому, Эрнест в 1966 году подал прошение о помиловании. Само дело не сохранилось, но есть его заявление в комиссию штата из пяти человек, где он ссылается на сотрудничество с Бюро в ходе расследования убийств (Уайт неизменно подчеркивал, что признание Беркхарта спасло дело). Вопреки яростным протестам осейджей, тремя голосами против двух положительное решение было принято и подписано губернатором. «Помилован убийца за нефтяные паи», — провозглашала газета «Оклахомэн» и продолжала: «Осейджи в ужасе»
[621].
