Но точно знаю, что мне теперь надо делать.
Вода становится мельче, я позволяю волнам нести меня к берегу и всё же не тороплюсь выходить из моря. На всякий случай для начала я наполняю свои легкие воздухом и высовываю на поверхность голову, чтобы оглядеться.
Пляж по-прежнему пуст. Я некоторое время плаваю на месте и борюсь с искушением снова занырнуть. Наконец оказываюсь у своей скалы в самом дальнем конце пляжа и выхожу на берег. Мои вещи лежат там, где я их оставила. Быстро вытираю верхнюю часть тела и натягиваю футболку. Через пару минут плавки тоже высыхают, и я, полностью одевшись, отправляюсь в путь.
Но иду не по той тропинке, которая ведет в Поселок, а по другой, которая протоптана в сторону города. Вскоре я уже стою перед дверью дома Боннеров и нажимаю на звонок. По счастью, дверь открывает Пигрит. При виде меня он делает большие глаза.
– Это ты?
– Я оставила дома планшет, иначе бы позвонила, прежде чем прийти, – объясняю я. – Мне нужно тебе срочно кое-что рассказать.
После того как я обо всём рассказала Пигриту, он какое-то время сидит без движения, уставившись взглядом в пол куда-то позади меня, и думает. Мы сидим на полу у него в комнате. В воздухе висит аромат жаркого в винном соусе, навевая воспоминание об особенно вкусном обеде в последний день учебного года. Наконец, спустя, как мне кажется, целую вечность, он поднимает голову и говорит:
– Значит, ты далеко заплыла.
– Что? – вырывается у меня.
– Если ты столкнулась с акулой. У берегов Сихэвэна стоит противоакулья установка, ее зона действия не меньше двух миль.
– Какая установка?
– Противоакулья. Она как-то работает при помощи инфразвука. Когда акулы его слышат, они чувствуют опасность и предпочитают уплыть куда-нибудь подальше.
У Пигрита сейчас выражение лица в точности как в школе, когда он говорит что-нибудь особенно умное.
Я нетерпеливо машу руками.
– Да, очень может быть. Но речь же вовсе не об этом. Речь о человеке, которого я встретила!
– Ах, ну да. Конечно, – говорит Пигрит и снова погружается в раздумья. – И что, он выглядел точно так же, как ты? В смысле, с жабрами и всё такое?
– Да. По пять с каждой стороны. И, как я уже говорила, с перепонками между пальцами.
Я показываю ему свои пальцы и тонюсенькие белые шрамики по бокам. Они тоже доходят до начала верхней фаланги пальца.
– Врачи удалили мне их по маминой просьбе, когда я была совсем маленькой.
Пигрит изучает мои шрамы и потом произносит:
– Ну да, в этом-то и вопрос.
– Вопрос?
Сегодня в нем есть что-то такое, что особенно сильно бесит.
– Какой еще вопрос?
– Была ли она действительно твоей матерью.
– Что? – Мне не хватает воздуха. – Это еще что за шутки?
Пигрит приподнимает брови.
– Всё это может означать, что она украла тебя совсем малышкой. У племени подводных людей.
– Что ты несешь? – не выдерживаю я. – С чего бы ей это делать?
Пигрит кивает в сторону письменного стола, где лежит его планшет среди кучи раскрытых книг.
– Почитай новости. Это постоянно происходит. Женщины крадут детей, потому что своих детей у них быть не может. Ну, не каждую неделю, время от времени такое случается.
Я качаю головой.
– Я в это не верю. Я вообще-то похожа на маму. Могу тебе фото показать.
– Это только теория, – отвечает Пигрит.
– Довольно слабая теория, если честно. Или тебе случалось слышать о племени подводных людей, у которых можно воровать младенцев?
– Не случалось, ты права.
В доме Боннеров становится совсем тихо. Его отец на совещании в Городском совете, объяснил мне Пигрит, впуская меня в дом, и из прислуги никого.
– А что, если мы, – робко предлагаю я, потому что вообще-то это и есть то, за чем я пришла, – поищем что-нибудь об этом в библиотеке твоего отца?
Пигрит в задумчивости почесывает подбородок.
– Можем попробовать, – соглашается он и встает.
Когда мы закрываем за собой тяжелую дверь библиотеки, нас снова окутывает странный запах старой бумаги и, конечно, эта невероятная тишина, какой я не ощущала нигде и никогда. Кажется, что книги служат защитной стеной от внешнего мира.
Пигрит зажигает все лампы, в том числе те, которых я раньше не замечала. От них между книжными полками становится светло как днем.
– Папа всё-таки начал распаковывать книги, принадлежавшие моему деду, – говорит он. – Пойдем, я тебе покажу, что мы уже разобрали.
Он ведет меня по самому дальнему ряду, единственному, в конце которого нет окна. Не меньше десятка ящиков из пенистой древесины громоздятся здесь друг на друге. Три из них уже открыты, на крышках всех остальных лежит слой пыли.
– Их по меньшей мере лет двадцать никто не открывал, – говорит Пигрит. Он сдувает пыль с одного из ящиков и открывает защелки. Они скрипят и поддаются с трудом, видно, что до них многие годы никто не дотрагивался. Пигрит поднимает крышку, и из ящика вырывается затхлый запах.
В ящике лежат стопки книг, блокнотов и исписанной бумаги. Так, рассказывали нам в каком-то из музеев, раньше писали тексты: на листах бумаги, которые нумеровали, чтобы потом разобраться, в каком порядке их читать. Рукописи. Так называются стопки бумаги, вспоминаю я вдруг.
– Мне можно помогать при каталогизации, – объясняет Пигрит, – но нельзя ничего распаковывать самостоятельно, папа ужасно щепетилен в этих вопросах. – Он пробегает глазами названия книг, лежащих на поверхности. – Тут, похоже, все на тему коренного населения Австралии, колонизации и тому подобного. Не особо нам поможет, – говорит он и возвращает крышку на место.
Пигрит показывает на один из открытых ящиков. Он наполовину пуст, его содержимое разложено стопками на столе. Под каждой стопкой торчит листок бумаги с ключевыми словами.
– Народные восстания, – читает Пигрит. – Образование зон, метрополийское право, создание Всемирной хартии. История подводной добычи ископаемых…
Мой взгляд падает на часы, которые стоят на самой верхней полке стеллажа напротив, между книгой на японском и книгой на испанском. Четвертый час. Тетя Милдред наверняка волнуется.
– Ого, – вдруг говорит Пигрит.
Я поворачиваюсь к нему. Он стоит перед стопкой книг и показывает на полоску бумаги под ней.
– Смотри, это звучит интересно: «Биополитика». Бумажка новая, папа, наверно, сегодня утром продолжал разбираться без меня.
В стопке три книги, две тонкие и одна толстая. Пигрит по очереди рассматривает их.
– Они все на корейском. Я не смогу прочесть.
