Минута.
Две.
Три.
Потом наконец из воды выныривает рука Евы с медалькой. Аплодисменты. Бреншоу тоже аплодирует, хотя и с вымученной улыбкой. Ева – первая серьезная конкурентка для него.
Третьим выходит к трамплину Бад Харви Вудс. Про него говорят, что больше всего он любит нырять с гарпуном в руках, а еще у него такие ресницы, что все девушки завидуют. Он не демонстрирует сегодня каких-то существенных успехов – выныривает раньше, чем заканчивается первая минута, и получает больше смешков, чем аплодисментов. И вот наконец очередь Джона Бреншоу.
Его провожают к трамплину безумными овациями. Судья благосклонно кивает ему. Все кричат слова поддержки, даже Ева Койл, которой понятно, что против него у нее никаких шансов. Бреншоу пробудет под водой вдвое дольше, чем она, и вытащит все медальки.
Он использует свои две минуты до последней доли секунды, а потом как торпеда исчезает в море.
Сидящий рядом со мной Пигрит издает презрительное «Пф-ф!».
На этот раз от всеобщего напряжения, которое чувствовалось вначале, не осталось и следа. Слышен смех, каждую новую минуту встречают овацией.
Пока вдруг – часы в этот момент показывают три минуты десять секунд – судья не начинает торопливо махать рукой директрисе, подзывая ее к себе. Он показывает на воду около платформы, и я отчетливо вижу, как Ван Стин бледнеет.
То, на что указывал судья, – это маленький, ярко-красный огонек, который стремительно поднимается из глубины.
Я резко выпрямляюсь.
– Там что-то случилось, – вполголоса произношу я.
18
Часы показывают 3:27, когда судья хватается за микрофон.
– Внимание, санитарная лодка! – Его голос гремит из всех динамиков. – У нас происшествие. Пожалуйста, срочно отправляйте ныряльщиков!
Фигуры на борту корабля с красным крестом на борту замирают в нерешительности. Что случилось? Почему они смотрят друг на друга вместо того, чтобы начать действовать? У меня пробегает холодок по спине.
– Ох черт, – слышу я шепот Пигрита рядом с собой. – Вот придурки!
– Что такое? – спрашиваю я. – Что ты имеешь в виду?
Кто-то с санитарной лодки что-то кричит. Потом раздается рев мотора, и лодка уносится в направлении Сихэвэна, на максимальной скорости прыгая по волнам, как брошенный плоский камушек.
На часах 3:43.
– Они что-то забыли, – говорит Пигрит. – Гидрокостюмы, наверно.
Красный сигнал, появившийся из глубины, – это тревожная кнопка Бреншоу. Каждый ныряльщик при погружении должен иметь на шее такую кнопку. Устройство очень маленькое, и оно не включается, пока всё в порядке, но, как только оно зафиксирует медицинские показатели, свидетельствующие о серьезной опасности, кнопка отсоединяется, надувается и поднимается на поверхность.
Пара других ныряльщиков прыгает в воду, чтобы помочь Бреншоу. Тревожная кнопка качается на волнах, как постепенно тускнеющий красный мяч.
Слухи распространяются стремительно, как зараза. Санитары забыли не костюмы, а баллоны с воздухом. Они все остались стоять на зарядке в порту.
Часы показывают 4:04.
Лучшее время Бреншоу где-то около шести с половиной минут.
До порта самой быстрой лодке не меньше десяти минут. К тому же баллоны еще нужно закрыть, погрузить, а лодке вернуться.
Без шансов, так Бреншоу не спасти.
Я замечаю, что невольно задерживаю дыхание. Они же всё равно достанут его вовремя, правда же? Вокруг нас десятки кораблей, на них сотни человек. Все ныряют с аквалангом либо в свое удовольствие, либо профессионально – ну должно же быть хоть у кого-нибудь с собой оборудование?
Часы показывают 4:19. Пора бы уже кому-нибудь с аквалангом на спине и маской на лице прыгнуть в воду. Самое время.
Усидеть на месте уже не может никто. Все стоят, смотрят, возбужденно дискутируют. На передней части платформы становится людно. Там стоит мистер Бреншоу, белее мела. Его жена в отчаянии ломает руки. Мистер Тоути что-то резко выговаривает директрисе, весь красный от возмущения. Мне не слышно, что он говорит, но он показывает в направлении моторной лодки, которую всё еще видно вдалеке, так что я могу себе представить. Черный день 4 декабря 2151 года надолго запомнится санитарной дружине, это уже понятно.
А на часах уже 4:31.
Никаких аквалангистов.
Никаких баллонов. Зато начинают всплывать ныряльщики – жадно хватая воздух, они сообщают, что Бреншоу слишком глубоко и добраться до него они не смогли.
Мысли путаются в моей голове. Я вспоминаю, как сидела в дорогой парикмахерской. Как красила ресницы. Как вышла из машины и как все восхищались мной. Думаю о том, что я наконец-то одна из них, что начинается новая жизнь, именно такая, какой я себе ее всегда представляла, жизнь, в которой и я буду иметь право быть счастливой…
На часах 4:52.
Я хватаю Пигрита за руку.
– Пойдем, – говорю я и тащу его за собой.
– Что такое? – кричит он, но всё происходит слишком внезапно, чтобы он успел воспротивиться. Я тащу его за собой вниз по лестнице и в сторону за трибуну, туда, где теперь никого нет, даже официантов в баре, – все толпятся у парапета и переживают за Бреншоу. – Саха! – кричит Пигрит, когда я отпускаю его руку. – Это же ничего не даст. Ты его уже не спасешь.
– Но я могу попытаться.
– Ты только раскроешь свою тайну, ради чего?
– Ради того, чтобы завтра утром спокойно смотреть себе в глаза, – отвечаю я, отдаю ему свою шляпу и поворачиваюсь спиной. – Расстегни мне платье, быстро.
Он и не думает шевелиться.
– Саха, они тебя засудят за нарушение правил Зоны. Они тебя вышвырнут! И всё это ради чувака, которому было наплевать, утонешь ли ты в бассейне для рыб?
Я снова поворачиваюсь к Пигриту и смотрю ему в глаза.
– План такой, – говорю я. – Ты ждешь меня здесь с платьем. Полотенце тоже хорошо бы раздобыть, на кухне наверняка есть. Я нырну к нему и буду помогать ему дышать, пока не появятся ныряльщики. Потом слиняю и вернусь сюда, оденусь и буду делать вид, будто бы ничего не делала.
Прическе моей, конечно, наступит конец. Ну, и макияжу тоже. Но макияж можно смыть, этого в суматохе никто не заметит. И у меня с собой в сумке тюбик с гелем для волос.
Должно получиться.
Но сейчас нужно поторопиться.
– Ты потом об этом пожалеешь, – предрекает мне Пигрит, наконец расстегивая молнию на моем платье. Платье падает к моим ногам, я делаю шаг из него, поднимаю и протягиваю его Пигриту. На мне не осталось ничего, кроме трусов, но Пигрит достаточно вежлив, чтобы сделать вид, что он этого не замечает.
