Аня надела новое платье и немного подкрасилась. Она слегка располнела после смерти Димкиного отца, и ей это шло. Димка почувствовал, что его мать стала счастливее после того, как умер ее муж. Может быть, Нина права насчет супружества.
Первое, что сказала Аня Нине, было:
— Моему Димке двадцать три года, и он в первый раз привел в дом девушку.
Уж лучше бы она этого не говорила, подумал он. Словно он какой-то новичок. Да он и был новичком, и Нина это давно заметила, но все равно, зачем нужно напоминать ей об этом? Впрочем, он быстро наверстывал. Нина говорила, что он хороший любовник, лучше, чем ее муж, хотя она не вдавалась в подробности.
К Димкиному удивлению, Нина всячески старалась перед его матерью казаться приятной, вежливо называла ее Анна Григорьевна, помогая на кухне или спрашивая, где она достала платье.
После того как Аня выпила немного водки и расслабилась, она спросила:
— Значит, Нина, как говорит Димка, вы не хотите выходить замуж.
Он застонал:
— Мама, это очень личное.
Но Нина не возражала:
— Я, как и вы, была замужем.
— Но я старая женщина.
Ане было сорок пять лет. Обычно считалось, что в этом возрасте слишком поздно вступать в новый брак. Полагали, что к этому времени женские страсти оставались позади, а если нет, то к женщине испытывали неприязнь. Респектабельная вдова, вышедшая в среднем возрасте замуж, из осторожности говорила: это только чтобы не оставаться одной.
— Вы не выглядите старой, Анна Григорьевна, — не согласилась Нина. — Вас можно принять за Димкину старшую сестру.
Это была чушь, но Ане она понравилась. Возможно, женщинам всегда доставляет удовольствие слышать лесть, даже если она неправдоподобна. Однако она возражать не стала.
— Как бы то ни было, я слишком стара, чтобы иметь детей.
— Я тоже не могу иметь детей.
Аню потрясло это откровение. Все ее надежды и мечты рухнули. На какой-то момент она даже забыла о тактичности.
— Почему?
— По медицинским причинам.
— Вот как!
Конечно, Ане хотелось бы узнать больше. Димка замечал, что многие женщины интересуются медицинскими деталями. Но Нина вдруг замолчала, как всегда, когда разговор заходил на эту тему.
В дверь постучали. Димка вздохнул: он догадался, кто это мог быть. Он пошел открывать.
На пороге стояли его дед и бабушка, которые жили в том же доме.
— Димка! Ты здесь! — воскликнул дед Григорий Пешков, изображая удивление. Он был в военной форме. В свои семьдесят четыре года он не уходил в отставку. Как считал Димка, старики, не желающие бросать службу, представляли собой большую проблему в Советском Союзе.
Димкина бабушка Катерина сделала прическу.
— Мы купили тебе икры, — сообщила она.
Ясно, что они пожаловали неслучайно. Они прослышали, что Нина будет в гостях, и им захотелось взглянуть на нее. Как она боялась, ей устроили смотрины.
Димка представил их. Бабушка поцеловала Нину, а дедушка держал ее руку дольше, чем надо. К Димкиной радости, Нина оставалась все такой же обаятельной. Она обращалась к деду «товарищ генерал». Поняв сразу, что он падок на привлекательных девушек, она флиртовала с ним. Чему он был страшно рад, и в то же время бросала на бабушку взгляды, говорящие: «Мы с вами знаем, что представляют собой мужчины».
Дедушка спросил ее о работе. Ее недавно повысили, рассказала она, и теперь ее должность — руководитель издательского отдела, отвечающая за выпуск информационных бюллетеней профсоюза сталеплавильщиков. Бабушка поинтересовалась ее семьей, и Нина сказала, что она не часто видится с ними, поскольку они живут в ее родном городе Перми, который находится в сутках езды на поезде на восток.
Вскоре она завела разговор с дедушкой на его любимую тему — об исторических несоответствиях в фильме Эйзенштейна «Октябрь», особенно в сценах, изображающих штурм Зимнего дворца, в котором он принимал участие.
Димка радовался, что они все нашли общий язык, и тем не менее у него было беспокойное чувство, что он не контролирует происходящее здесь. Он испытывал ощущение, будто плывет по спокойной; воде в неизвестном направлении: все идет хорошо в данный момент, но что ждет впереди?
Зазвонил телефон, и Димка взял трубку, как делал всегда по вечерам, когда обычно звонили из Кремля. Послышался голос Натальи Смотровой:
— Только что пришло сообщение от резидентуры в Вашингтоне.
Димка почувствовал некоторую неловкость оттого, что разговаривал с ней в присутствии Нины. Глупость это, подумал он, я ни разу не коснулся Натальи. Хотя такая мысль проскакивала у него в мозгу. Но как можно чувствовать себя виноватым за свои мысли?
— Что случилось? — просил он.
— Сегодня вечером по телевидению выступит президент Кеннеди с обращением к американскому народу. Для него зарезервировано время.
Как обычно, она первой узнавала горячие новости.
— Почему?
— Они не знают.
Димка сразу подумал о Кубе. Большая часть ракет была уже там вместе с боеголовками. Доставлены тонны дополнительного оборудования и тысячи военнослужащих. Через несколько дней ракеты будут поставлены на боевое дежурство.
А до американских промежуточных выборов осталось две недели. Димка подумывал полететь на Кубу регулярные рейсы совершались между Прагой и Гаваной, — чтобы крепче завинтить крышку еще на несколько дней. Делом первостепенной важности было сохранить тайну еще немного дольше.
Хорошо бы, думал Димка, чтобы неожиданное выступление Кеннеди было посвящено чему-то еще: Берлину, например, или Вьетнаму.
— Во сколько трансляция? — спросил Димка у Наташи.
— В семь вечера по восточному поясному времени.
Это значит, в два часа ночи по московскому времени.
— Я сейчас же позвоню ему, — сказал Димка. — Спасибо.
Он повесил трубку и набрал домашний номер Хрущева.
На звонок ответил начальник обслуживающего персонала Иван Теппер.
— Здравствуйте, Иван. Он у себя? — спросил Димка.
— Ложится спать, — ответил Иван.
— Скажите ему, чтобы надел штаны. Кеннеди будет выступать по телевидению в два часа по нашему времени.
— Минуточку, он подошел.
Димка услышал приглушенный разговор, а потом голос Хрущева:
— Они обнаружили твои ракеты!
У Димки оборвалось сердце. Интуитивный импульс Хрущева попал в точку. Тайна вышла наружу — и вина падет на Димку.
— Добрый вечер, товарищ первый секретарь, — начал он, и четыре человека в комнате затихли. — Мы еще не знаем, о чем будет говорить Кеннеди.
