– Они боялись, – сказал я. – Будущее принадлежит им, во всяком случае, они так считают, и конкуренция им ни к чему.
– Говорили, что он семи футов ростом, этот профессор Рэнсом, и одевается как волшебник с дальнего-дальнего Востока.
Именно так меня изобразили в пьесе «История Джона Кридмура», поставленной на сцене театра «Ормолу». Актер был иудейского происхождения, с неуместным акцентом портового грузчика из Гибсона. Мантию волшебника без труда разыскали за кулисами. Костюм довершали сапоги на платформе.
– Люди говорят много неправды, – усмехнулся я.
– Говорят, – Адела пристально посмотрела на меня, – что в Уайт-Роке у Гарри Рэнсома было оружие, равных которому нет на свете – у него нет даже названия.
– Это не оружие, – сказал я.
Адела развернулась, изучая масштабы катастрофы:
– Ты уверен?
* * *
Я рассказал девушке всю известную мне правду, то есть все, о чем написал здесь. Все, что знал о мисс Харпер, Лив Альверхайзен и о Кридмуре. Все о работе Аппарата и о том, что узнал у холмовиков из Племени. Я сказал, что, возможно, они хотели, чтобы я увидел тот знак и воспользовался их знаниями. Сказал, что считаю, что Процесс когда-нибудь изменит мир к лучшему, и, возможно, холмовики хотели именно этого.
Возможно, согласилась Адель, но, возможно, они хотели уничтожить этот мир. С чего бы, в конце концов, холмовикам любить мир, созданный нами? Я признал, что, может быть, это так, но все мы должны делать то, что считаем правильным, и нам не дано знать, чем все закончится.
* * *
На лестнице снова показалась голова мистера Куонтрилла. В этот раз он привел с собой нескольких работников сцены, мистера Боско и актера, игравшего профессора Гарри Рэнсома. Куонтрилл бесновался и угрожал меня уволить. Мой двойник сверлил меня взглядом, словно в самом деле был волшебником с Востока и умел наводить порчу.
Я объяснил им, что Аппарат – экспериментальное устройство для производства разноцветного дыма для представлений и что в случившемся виноваты кое-какие используемые мной вещества, но серьезно ничего не пострадало. Адела подтвердила мою историю.
Мистер Куонтрилл как будто мне поверил, по крайней мере, больше ничего не спросил. Судя по взгляду, которым он обводил подвал, он не знал, о чем спрашивать. С секунду глаза хозяина театра задержались на медном листе механического апельсинового дерева, парившем футах в трех над землей и трепетавшем, словно от ветра, и он отвернулся, словно от лучей яркого солнца.
Поразмыслив, мистер Куонтрилл решил вернуться к привычным вещам.
– Я вычту все это из вашего жалованья, Роулинз, – пробурчал он.
* * *
Куонтрилл удалился. За ним последовали работники и, наконец, кутаясь в плащ, ушел мой двойник.
Адела долго разглядывала парящий медный лист.
– Тени! – воскликнула она. – Смотри!
Я не двинулся с места.
– Дай угадаю… Он не отбрасывает тень?
– Напротив. У него их слишком много.
– Вот как?
– Почему это происходит?
– По правде сказать, не знаю.
– Можно его потрогать?
– Думаю, да.
Аккуратно взяв лист двумя пальцами, девушка завернула его в обрывок ткани и положила к себе в сумку.
– При моем нынешнем жалованье, – вздохнул я, – я и за сто лет не выплачу мистеру Куонтриллу стоимость понесенных им убытков.
– К черту Куонтрилла, – заявила Адела. – Кому до него есть дело? Или до его денег?
– Раньше я так тоже говорил, но потом понял, что тоже должен что-то есть.
– Тебе нужно попросить расчет. И мне тоже.
– У тебя на примете есть другая работа? – усмехнулся я.
Адела жестом отмела эти возражения, словно пустяки.
– Не все родились богатыми. – И я развел руками.
Адела так задумалась о своих грандиозных планах, что даже не обиделась на мои слова, из чего я сделал вывод, что она была настроена серьезно.
– Ты что-то задумала, – сказал я. – Театр «Далли» или…
– Нет! Хэл – Гарри – это не игрушка. Посмотри на него! Нам нужно идти к сенаторам.
Кажется, я уже говорил, что Адела за лето стала патриоткой Джаспера. Думаю, дело было в том, что ее настоящая родина была для нее утеряна навсегда. Она разразилась пламенной и прочувствованной речью о том, что Аппарат – именно то, что нужно осажденному Джасперу, чтобы отразить наседающие силы Линии. Она говорила о том, что нужно отбиться от линейных, сокрушить их амбиции, посрамить Локомотивы. Говорила о независимости, власти, богатстве, свободе Джаспера от Великих Сил. Я сказал, что все это замечательно, но, во-первых, от Аппарата осталась лишь куча обломков, а во-вторых, неясно, что сделает мистер Бакстер, если я подам голос. Что, если намеки мистера Карсона имели под собой основу и мистер Бакстер действительно состоит в сговоре с Линией?
Адела заметила, что, если линейные меня выслеживают, вспышки, взрывы и фонтаны света в любом случае их насторожат. Разумеется, она была права. В общем, мы немного поспорили. Меня раздражало, что девушка мной командует, словно все это вообще как-то ее касается, но в глубине души я был рад, так как слишком долго хранил свои секреты в тайне. Мне не хватало мистера Карвера, мисс Харпер и даже Джона Кридмура, и я начал понимать, почему эти двое странствовали месте, хотя не выносили друг друга. Я скучал и по сестрам.
Я ужасно хотел поговорить с Аделой о Процессе, словах, языке, именах… и мире в целом. Ее же интересовали лишь политика и война. Я не в первый раз задумался над тем, что с этой девушкой сделали линейные, чтобы вызвать у нее такую ненависть к жизни, и пожалел, что не встретил ее раньше.
Короче говоря, мы сошлись на том, что покинем Джаспер и отправимся в Джунипер, располагавшийся на другом конце Территории. Джунипер в открытую противостоял Линии. Мы собирались предложить городу свои услуги. К черту мистера Бакстера и его клеветнические заявления. Если Линия нас боится, пусть у нее будет причина – это слова Аделы, а не мои. Я согласился, что было бы неплохо снова отправиться в путь. Девушка расцеловала меня в обе щеки. Насколько я знаю, среди землевладельцев Дельт это считается знаком заключения важного договора.
В дни наших с мистером Карвером странствий по Краю мы бы снялись с места сейчас же, покинув город до зари и даже не оглянувшись на него. Кто знает, как бы все обернулось, если бы мы так и сделали! Но похоже, с возрастом я стал не так легок на подъем. Сначала, сказал я, мне нужно решить кое-какие дела. Адела спросила, не касается ли это белокурой, изящной и счастливо аполитичной актрисы, которую я упоминал раньше; правда, она описала мою пассию менее лестно. Я ответил, что это мое личное дело, хотя и не стал отрицать, что буду скучать по белокурой, изящной и прочее и прочее.
