— Госпожа графиня, — говорил мне он, — его королевское высочество сердцем не с нами; его подтолкнула к войне не упорная и безудержная ненависть, как меня, а необходимость и стыд. При первой же улыбке Людовика Четырнадцатого он бросит нас.
— Вы прекрасно видели, что он устоял, сударь!
— Потому что за улыбкой он увидел зубы; не будь этого… И потом, что бы там ни говорили, вы француженка, ваша семья пользуется расположением в Версале, и, быть может, вы склоняетесь на сторону великого короля, сами того не подозревая, но так оно и есть.
— Я лишь желаю добра его высочеству и его подданным.
— Убежден в этом, однако добро каждый понимает по-своему.
В моих покоях и в моем присутствии состоялся совет, на котором было решено воспользоваться достигнутым превосходством и самим начать наступление, перенеся арену сражений в Дофине.
— Великий король не привык к тому, что кто-то вторгается на его территорию, — сказал принц Евгений, — свое величие он распростерло границ и полагает, что их нельзя перейти, предварительно не выразив ему глубокого почтения; мы докажем ему, что можем обойтись без этого.
Людовика XIV он всегда называл великим королем, и мне трудно передать, с каким презрением произносились эти слова. В этом было нечто от злопамятности священника, и, когда я намекнула ему на это, он ответил:
— Что поделаешь! Я носил церковное облачение, а такое оставляет след в душе.
Как решили, так и сделали: савойские принцы захватили Амбрён и Гийестр. Сражение было тяжелым, в нем погибло множество храбрецов; князю де Коммерси пулей выбило три зуба, что чрезвычайно опечалило его.
— Три лучших зуба! — повторял он. — Остальные выпадут сами по себе… Хорош же будет беззубый щеголь!
Принц Евгений получил контузию в траншее, где рядом с ним находился Виктор Амедей, вышедший из нее целым и невредимым. Вслед за первой победой принцы почти без боя овладели Гапом. Все шло великолепно; они уже собирались идти на Лион через Систерон и Экс. Прованс был охвачен таким ужасом, что, немного поспешив, мы вполне могли бы осуществить этот план до того, как подойдет подкрепление. Франция была бы тогда побеждена, а мир заключен на продиктованных нами условиях. Но помешало Провидение: время для заката солнца еще не пришло…
Однажды вечером, после ускоренного марша, герцог Савойский остановился в маленькой деревне и пожаловался на сильную головную боль, мучившую его целый день; он лег в постель, надеясь, что сон излечит его; но у него начался сильный жар, и ночью появились признаки оспы.
Все сильно встревожились: что делать? Как, находясь на чужой территории, бороться с этой ужасной болезнью, которая почти никого не щадит и требует особого лечения?
Принц не растерялся; он один сохранил самообладание: приказал, чтобы все шло своим ходом, как если бы он по-прежнему пребывал в добром здравии, и отослал письма: одно — герцогине, другое — мне; в первую очередь беспокоясь о том, чтобы я не волновалась, он просил не приезжать к нему, ибо было неизвестно, не столкнусь ли я случайно с ее королевским высочеством или его супругой-герцогиней. После этого герцог занялся государственными делами, написал завещание и перед всей армией объявил, что до совершеннолетия сына назначает регентом принца Евгения, попросив прощения за то, что не удостоил такой чести ни одну из герцогинь, и пояснив, что это продиктовано сложными обстоятельствами, требующими сильной руки.
Покончив с этими делами, он отдал новые распоряжения, велев перевезти его в надежное место; затем он договорился с принцем Евгением касательно отступления армии и поручил ему возглавить это отступление, что было далеко не легким делом. Генералами овладел дух противоречия, они почти отказались подчиняться принцу под тем предлогом, что Виктор Амедей совершил большую ошибку, не позволив им продвигаться дальше, невзирая на его болезнь. Но Евгений был человек опытный: он понимал, что армия, лишившаяся своего полководца, быстро теряет боеспособность; он понимал, что Катина соберет свои войска, которые стекутся к нему со всех концов королевства; он понимал, что возможность внезапного нападения упущена и потому совершать этот поход нельзя, что оцепенением противника можно было воспользоваться лишь в первый момент, к сожалению не использованный из-за болезни герцога, и, поскольку этого преимущества больше не существовало, наши войска ожидало неминуемое поражение. Таким образом, отступление было единственным выходом.
Солдаты жаловались не меньше, чем генералы, но утешали себя, повторяя одно и то же:
— По крайней мере мы отомстили за мерзости французов в Пфальце и, хотя вели себя совсем не так, как они, все же заставили их выложить миллион в качестве контрибуции.
Они и в самом деле были настолько нагружены трофеями, что нередко, играя в карты, латники делали ставки по двадцать луидоров. И со всем этим предстояло расстаться, отказавшись от надежды увеличить добычу; солдаты отступали скрепя сердце. Герцог же был очень тяжело, очень серьезно болен. Но когда герцогиня примчалась к нему, она обнаружила, что ее супругу стало немного легче; я же не осмеливалась приехать, но, тем не менее, находилась рядом, в нескольких льё от него, чтобы в любую минуту иметь возможность получить сведения о его здоровье. Он был очень тронут этим.
Но вот, слава Богу, герцог выздоровел! Как только уехала герцогиня, я бросилась к нему; и для него и для меня это был сладостный миг. Я боялась, что больше не увижу его, и, хотя и не испытывая к нему той пылкой страсти, что подчиняет себе все в жизни, в тот период очень любила его, ведь мне тогда было дано видеть только прекрасную сторону его души.
Герцог вернулся в Савойю, затем в Пьемонт, чтобы окончательно восстановить свое здоровье, и, как только смог держаться в седле, изъявил желание продолжить кампанию.
Принц Евгений, более хладнокровный в некоторых обстоятельствах, хотя нередко удивлявший своей необузданностью, на этот раз советовал ему отказаться от решающего удара. Герои судят друг о друге сами: принц оценил Катина и признал его гений. Виктор Амедей, человек необыкновенной личной храбрости, был скорее великим политиком, нежели великим полководцем. Он прекрасно проявлял себя на переговорах, но на поле боя не мог сравниться со своим прославленным кузеном в быстроте и твердости принимаемых им решений.
Противник, в отместку герцогу, сжег его виллу, носившую название «Охотничий двор», а также еще одну, принадлежавшую маркизу ди Сан Томмазо. Виктор Амедей видел, как все рушится вокруг него, и хотел с этим покончить. В конце кампании, приостановленной из-за его болезни, ему стало известно, что в его южных провинциях вспыхнуло восстание; предательство тогда стало повсеместным. Господин де Тессе, французский комендант Пинероло, подкупал предателей — куда уж дальше!
Увы! Какое страшное поражение потерпел герцог! Более сокрушительное, чем под Стаффардой! Катина получил за это маршальский жезл, и, как шутил принц Евгений, его удары посыпались на наши плечи. Принц больше не выдерживал и поговаривал о том, что покинет Италию. Он и в самом деле отправился в Вену просить хоть какую-нибудь помощь; ее в очередной раз предоставили, но не преминули заметить, что нас разбили, а жертвовать деньгами и людьми все же несколько трудновато.
