Общая теория относительности Эйнштейна была и в самом деле, как напоминает Хокинг, хорошо развита, и гравитация в ней объяснялась через искривление пространства-времени, однако относительно космологии прав был Сиама: все еще бушевали споры о том, какая теория правильно описывает историю вселенной – теория стационарной вселенной или Большой взрыв. Было у вселенной начало или не было? Теперь, в XXI веке, трудно поверить, что в 1962 году, когда Хокинг перешел в Кембридж, этот спор еще отнюдь не завершился.
Тот факт, что Хокинг не получил в руководители Хойла, как и его слабую математическую подготовку, можно, конечно, счесть огорчительными, но вполне обычными проблемами для аспиранта первого года. Но пока Стивен пытался постичь общую теорию относительности и продирался сквозь математические лабиринты, ведущие к пониманию этой теории, осенью 1962 года его настигла куда более редкая и страшная беда, грозившая лишить смысла все его труды. Неуклюжесть, от которой он страдал в последний оксфордский год, нарастала. Осенью в Кембридже он разучился завязывать шнурки, порой с трудом объяснялся: речь стала замедленной, те, кто встречался со Стивеном впервые, подозревали какие-то логопедические проблемы.
По окончании первого семестра в Кембридже Стивен вернулся на Рождество домой. Симптомы сделались уже настолько очевидными, что родители не могли их не заметить. Фрэнк Хокинг повел сына к семейному врачу, тот направил к специалисту. Специалист принял их после праздников.
В январе 1963-го, едва отпраздновав свой двадцать первый день рождения, Стивен отправился не в Кембридж на весенний семестр, а в Лондон, в больницу Святого Варфоломея на обследование. Единственное, что утешало: сестра Мэри, последовавшая по стопам отца и выбравшая профессию врача, проходила там практику. Верный своим “социалистическим убеждениям”, Стивен просил родителей не платить за частную палату. Врачи взяли образец мышечной ткани из его руки, закрепили датчики по всему телу, закачали в спинной мозг контрастную жидкость и с помощью рентгеновских лучей следили за перемещением этой жидкости, накреняя кровать, на которой лежал пациент. Через две недели его выпустили, невнятно сообщив, что случай “нетипичный” и что это не рассеянный склероз. Врачи посоветовали молодому человеку вернуться в Кембридж и продолжать учебу. “Я догадался, – вспоминал потом Хокинг, – что, по их мнению, болезнь будет прогрессировать, а помочь ничем невозможно, только витаминов дадут. Но от витаминов и сами врачи не ожидали никакой пользы. Расспрашивать их подробнее я не стал – все и так было плохо”.
От Изобел Хокинг какое-то время скрывали, насколько тяжело болен ее сын, но вскоре, отправившись с ней на каток, он упал и не смог подняться. Кое-как вытащив его с катка, она привела Стивена в кафе и потребовала объяснить, что с ним происходит и что говорят врачи. Мать настояла на личной встрече с доктором и выслушала все ту же страшную весть
[56].
Хокинг заболел редкой и неизлечимой болезнью – боковым амиотрофическим склерозом (БАС). В Великобритании этот недуг называют также заболеванием двигательных нейронов, а в США – болезнью Лу Герига. При этом заболевании постепенно разрушаются нервные клетки спинного мозга, управляющие произвольными движениями мускулов. Первые симптомы – слабость и дрожь в руках, иногда еще замедленная речь и проблемы с глотанием. По мере того как нервные клетки распадаются, атрофируются и контролируемые ими мышцы. В конце концов эта участь постигает все произвольно сокращающиеся мышцы тела. Самостоятельное движение прекращается, утрачивается речь и все остальные способы общения. Хотя некоторые больные, как и Хокинг, прожили с этим недугом десятки лет, чаще всего БАС приводит к смерти через два-три года, обычно от пневмонии или от удушья, когда отказывают мышцы, участвующие в акте дыхания. Эта болезнь не отражается на мышцах, которые сокращаются непроизвольно, – то есть на сердце, кишечнике и половых органах. Разум остается абсолютно ясным до конца. Для кого-то это счастье, для кого-то – довершение ужаса. На финальной стадии больным часто дают морфий – не от боли (физических страданий они не испытывают), но от страха и депрессии.
Для Хокинга в одночасье все переменилось. Свою реакцию он описывает с типичной для него сдержанностью: “Мысль, что я неизлечимо болен и через несколько лет могу умереть, застала меня немного врасплох. Как могло такое случиться со мной? Почему меня вдруг отрезали от жизни? Но пока я лежал в больнице, я видел там знакомого парня, умиравшего от лейкемии. Он лежал на соседней койке, и это было тяжелое зрелище. Значит, кому-то пришлось еще хуже, чем мне. По крайней мере, меня хоть не тошнило. И всякий раз, когда мне хочется пожалеть себя, я вспоминаю того парнишку”.
И все же поначалу Хокинг не справлялся с депрессией. Он не знал, что делать, что станет с ним дальше, с какой скоростью будет прогрессировать болезнь и в чем это выразится. Врачи советовали заниматься диссертацией, но с диссертацией и без того проблем хватало, и это угнетало Стивена почти так же сильно, как болезнь. Какой смысл продолжать трудиться над работой, за которую он, скорее всего, даже не успеет получить диплом? Дурацкая выдумка, лишь бы занять разум, пока тело умирает. Он забился в свою комнату в Тринити-холле и не показывался на людях, однако решительно утверждает: “Журналы выдумывают, будто я тогда запил. Преувеличивают. Да, героем трагедии я себя чувствовал. И запоем слушал Вагнера”.
“Мне снились в ту пору тревожные сны, – вспоминает он. – Перед тем как мне поставили диагноз, я страшно скучал. Казалось, жизнь утратила смысл, ничем не стоит заниматься. Но вскоре после того, как я вышел из больницы, мне приснилось, что я осужден на казнь. И вдруг я понял, как много мог бы успеть, если б меня пощадили. Несколько раз мне снилось, будто я жертвую жизнью, спасая кого-то. Раз уж мне все равно предстояло вскоре умереть, хотелось бы умереть с пользой”.
Фрэнк Хокинг пустил в ход все свои связи в медицинском мире. Он обращался к специалистам, занимавшимся схожими недугами, но безуспешно. Поначалу врачи надеялись, что состояние Стивена стабилизируется, однако болезнь быстро прогрессировала. Вскоре они уведомили молодого человека, что жить ему осталось не более двух лет. Его отец обратился к Деннису Сиаме с личной просьбой: помочь Стивену поскорее завершить диссертацию. Сиама, видевший научный потенциал Хокинга и не желавший, чтобы тот поспешностью скомпрометировал себя, пусть даже перед смертью, отклонил эту просьбу.
Прошло два года. Течение болезни замедлилось. “Я не умер. И хотя над будущим нависла мрачная туча, я вдруг, к собственному изумлению, обнаружил, что радуюсь теперь жизни больше прежнего”. Ему пришлось ходить с тростью, но в целом все обстояло не так уж плохо. Перспектива полной инвалидности и смерти хоть и не отменилась, однако на какое-то время отступила. И тогда Сиама сказал: раз Стивену суждено еще сколько-то прожить, нужно писать диссертацию. Хокинг получил отсрочку – временную, небезусловную – и понял, как драгоценна жизнь и сколько в ней нужно успеть.
В январе 1963 года, как раз перед тем, как Стивен отправился на обследование в больницу, Бэзил и Дайана Кинг устроили в Сент-Олбансе большую новогоднюю вечеринку. Там Стивен познакомился с подругой Дайаны Джейн Уайлд
[57], которая только что окончила школу Сент-Олбанс, а осенью собиралась в Лондонский университет, изучать иностранные языки в Уэстфилдском колледже. Джейн позднее описывала, как выглядел Стивен на том вечере: “Щуплый, прислонился к стене в углу, спиной к свету, что-то говорил, жестикулируя длинными тонкими пальцами, волосы падали ему на лицо поверх очков. Он был в пыльном пиджаке черного вельвета, с красным галстуком-бабочкой”
[58]. Несколько приукрашивая историю о том, как выбивал себе в Оксфорде диплом Первой степени, он повеселил Джейн и своего оксфордского приятеля утверждением, будто склонил экзаменаторов присудить ему Первую степень и отправить в Кембридж в качестве троянского коня
[59]. Джейн этот растрепанный аспирант показался невероятно умным, эксцентричным и несколько заносчивым, но, главное, с ним было интересно, и его умение высмеять самого себя тоже пришлось ей по нраву. Стивен сказал, что изучает космологию. Она даже не знала, что это за наука.
