Конвей придумал свою игру, пытаясь понять, могут ли возникнуть во “вселенной” с очень простыми фундаментальными законами объекты достаточно сложные, чтобы порождать подобные себе. В этой игре такие объекты появляются – они даже ведут себя в определенном смысле “разумно”. Выходит, очень простой набор правил способен породить нечто сложное, вроде разумной жизни. Как формулирует Хокинг, “нетрудно вообразить, что при незначительном усложнении законов появятся комплексные системы со всеми характеристиками жизни”
[468]. Будет ли эта жизнь осознавать себя?
Таков ответ на вопрос “Почему мы существуем?”. Достаточно ли полный ответ? В игре “Жизнь” не важно, с какой расстановки начинается игра – любое “начальное состояние” приводит к примерно одинаковым результатам, – но не все равно, с какого набора правил начинать, поскольку эволюция системы определяется именно правилами. И это возвращает нас к первоначальному вопросу: “Почему именно этот набор правил?”
Из трех вопросов Хокинга на первый (“Почему именно этот набор правил, а не другой?”) они с Млодиновым отвечают применительно к нашей вселенной, что у нас действует именно такой набор правил, потому что именно так свернулись дополнительные измерения. Можно ли утверждать это и применительно ко всеохватывающим законам, которыми определяются вся теория струн в целом, все многообразие вселенных и те законы, которых мы пока не знаем? Хокинг и Млодинов пишут, что из всех суперсимметричных теорий гравитации М-теория кажется наиболее общей, а потому единственным кандидатом на звание единой теории вселенной. “Кандидат” все еще тут, дожидается убедительных доказательств, и Хокинг уверен, что это будет модель мультивселенной, включающей нас, поскольку другой последовательной модели не существует
[469].
На третий вопрос (“Почему мы существуем?”) Хокинг и Млодинов ответили так: среди множества разнообразных вселенных велика вероятность появления нашей, а отсюда, располагая даже малым набором очень простых законов, определяемых тем, как свернулись дополнительные измерения, нетрудно прийти и к нам (игра “Жизнь”).
Второй вопрос (“Почему что-то существует?”) оказался самым фундаментальным и самым сложным. Ответ должен охватить не только нас, нашу вселенную и ее законы. Нужно объяснить сам факт существования неведомой теории, лежащей в основе семейства М-теории. Хокинг полагает, что мультивселенная, управляемая этим семейством теорий, “породила себя сама”, но не объясняет, каким образом она это сделала. Даже часто звучащая фраза “ничто нестабильно и имеет тенденцию превращаться во что-то” предполагает заведомое существование каких-то вероятностей. В итоге на вопрос “Почему что-то существует?” Хокинг и Млодинов так и не ответили.
Хотя многие коллеги Хокинга тоже возлагали большие надежды на М-теорию, мало кто разделял его неукротимый оптимизм и верил, что эта теория способна объяснить все. “Краткая история времени” завершалась вопросами – четко сформулированными и пробуждавшими надежду, что наступит день и мы постигнем эти тайны. “Высший замысел” попытался ответить на эти вопросы – но не преуспел.
Книгу приняли не слишком горячо, и недостаток энтузиазма объясняется не разногласиями с автором, но разочарованием: ожидали более сильной, более глубокой книги. Economist брюзжал: “Каждый раз, когда возникает напряжение, авторы тут же машут нам ручкой и быстро переходят к другим вопросам…”
[470] “Напрасно они рубят сплеча проблемы, в которые стоило бы всмотреться”
[471]. Что касается утверждения авторов, будто включенные в книгу идеи благополучно прошли все экспериментальные тесты, которым их подвергали, то эти слова “вводят в заблуждение”… “Лишь самые основы квантовой механики действительно соответствуют нынешним знаниям о субатомных частицах. Предложенные авторами интерпретация и экстраполяция этой теории не подвергались решающей проверке, и не факт, что такая проверка вообще возможна”
[472]. Дуайт Гарнер писал в The New York Times, что “основная новизна “Высшего замысла” сводится к тому, насколько эта книга оказалась, ко всеобщему разочарованию, лишенной обаяния. Тот четкий и честный голос, который так привлекал в “Краткой истории времени”, сменился чередованием снисходительных – будто мистер Роджер объясняет детсадовцам, откуда берутся тучи, – и непостижных уму фрагментов”. Заодно Гарнер обвинил Хокинга в “боготорговле” – так Тимоти Феррис окрестил манеру неверующих писателей поминать Бога и выражать какое-то отношение к религии лишь затем, чтобы успешнее продать книгу
[473].
Но сам по себе принцип нисходящего анализа отнюдь не вызывает разочарования, убедительна и подача М-теории в книге Хокинга и Млодинова. Рассуждение Хокинга о применении нисходящего анализа и М-теории в истории науки принадлежит к лучшим страницам книги. Хокинг утверждает, что мы “находимся на критическом этапе в истории науки, когда придется менять представления о задачах науки и о критериях приемлемости научной теории. Становится очевидным, что фундаментальные числа и даже формулы законов природы, как мы их воспринимаем, не продиктованы логикой или неким научным принципом. Эти параметры могут принимать любые значения, а законы могут принимать любую форму, из которой вытекает самодостаточная математическая теория, и они действительно принимают разные значения и формы от вселенной к вселенной. Это не соответствует человеческой потребности в конкретике и в удобной упаковке, куда мы могли бы аккуратно сложить все законы физики, но так оно, по-видимому, устроено”
[474].
Как это сказывается на споре с религией? Отказ от веры подчеркивается в “Высшем замысле” чаще и упорнее, чем в других книгах Хокинга. Но чем более грандиозным становится замысел – а уж Хокинг умеет представить его поистине грандиозным, – тем более читатели, которые признают убедительным научный подход Хокинга и вместе с тем верят в Бога, дивятся изящной сложности мультивселенной.
Едва книга попала в руки читателей и рецензентов, вспыхнула ожесточенная дискуссия именно по религиозным вопросам. При чтении этой дискуссии бросается в глаза, что большинство спорщиков с обеих сторон явно забыли прочесть Хокинга и Млодинова. А среди прочитавших уже с меньшим удивлением встречаешь атеистов, которым кажется, будто Хокинг и Млодинов приложили недостаточно усердия к изгнанию творца, и теистов, которые полагают, что они даже слишком постарались. Похоже, аргументы Млодинова и Хокинга не пронимают ни атеистов, ни верующих – и те и другие подкрепляют свои убеждения доводами, не имеющими ничего общего с наукой. Более интересные высказывания несогласных делятся на две группы.
