Тем не менее в конце августа на Четырнадцатых летних паралимпийских играх в Лондоне Хокинг весьма зрелищно приветствовал это достижение. Паралимпийские игры прежде считались чем-то вроде пасынка “настоящих” Олимпийских. Но в этот раз весь мир, следивший за церемонией открытия, почувствовал, что стал свидетелем не только роскошного зрелища – музыка, огни, фейерверк, – но и глубоко волнующей драмы. Хокинг, один на сцене, окруженный проекциями звезд и туманностей, открыл вечер вопросом, который уже задавал в “Краткой истории времени”: “Что же вдыхает пламень в уравнения и создает вселенную, которую эти уравнения описывают?”
На этот раз он искал ответ не только в физике. Хокинг представил прикованную к инвалидной коляске актрису Николя Майлз-Уиндин (в образе Миранды из “Бури” Шекспира) и попросил ее и сэра Иэна Маккелена (знаменитого Гэндальфа из “Властелина конец”) исследовать наш мир и вселенную за его пределами. 80 тысяч зрителей на стадионе, 11 миллионов телезрителей в Великобритании и миллиард по всему миру следили за квестом, в котором переплетались темы разума, человеческого достоинства, победы над трудностями. Это было захватывающее путешествие сквозь время – плавание по морю идей, преодоление огромных книжных лабиринтов, вылазка в открытый космос. По светодиодным дисплеям вокруг стадиона пробегали красные всполохи, изображавшие движение частиц в Большом адронном коллайдере, и разносились слова Хокинга во славу открытия Хиггса: “торжество человеческой отваги и международного сотрудничества”. Спортсмены, у которых недоставало рук или ног, атлеты в инвалидных колясках парили над стадионом на невидимых тросах, а Хокинг призывал мир “отвергнуть те мнения и стереотипы, что ограничивают потенциал человеческого тела, разума и духа”. Прибыла Елизавета II, и прекрасный хор Бартс из Лондона вместе с пятью костюмированными любительскими хорами и Лондонским симфоническим оркестром грянул “Боже, храни королеву” в аранжировке Бенджамина Бриттена. Большой хор глухонемых вторил гимну на языке жестов. Миранда приветствовала парад спортсменов – 4302 участника из 164 стран – словами: “О чудо! Сколько вижу я красивых созданий! Как прекрасен род людской! О дивный новый мир, где обитают такие люди!”
[492]
Джо Таунсенд, потерявший обе ноги в Афганистане, где служил военным моряком, спустился с головокружительной – так казалось – высоты в сопровождении пиротехнических эффектов, с олимпийским огнем в руках. Хокинг произнес еще одну речь: “Мы все разные… но человеческий дух в нас един. Важно, что все мы обладаем способностью творить. Творчество принимает множество форм, от спортивных достижений до теоретической физики. И сколь бы трудной ни казалась нам жизнь, всегда найдется то, что тебе по силам, в чем ты сумеешь преуспеть. Эти игры дают спортсменам возможность отличиться, превзойти самих себя, победить в своей сфере деятельности. Прославим же вместе стремление к совершенству, дружбу и взаимное уважение. Удачи всем вам”.
На той же неделе Большой адронный коллайдер снова появился в новостях в связи с выходом новой книги о приключениях Джорджа – из серии, которую Стивен писал в соавторстве со своей дочерью Люси. В этой книге (“Джордж и теория большого взрыва”) герой вместе с друзьями отправляется в Женеву спасать от уничтожения БАК.
За кулисами
Существует множество описаний и объяснений той системы, с помощью которой общался Хокинг, и, читая любое из них или наблюдая процесс, слушатели и зрители изумлялись, как, имея возможность написать или произнести всего несколько слов в минуту, человек успевает так много. В декабре 2012 года в журнале Interdisciplinary Science Reviews появилась статья Элен Миале, специалиста по философии и антропологии науки
[493]. Миале в 1990-е годы интервьюировала учеников Хокинга, и ее статья давала более ясное представление о том, как Стивен работает с учениками и коллегами.
Хокинг говорил, что теоретическая физика – одна из немногих областей, где он мог состояться, поскольку единственным инструментом здесь служит разум. Способность Стивена производить в уме сложные вычисления сравнивали с талантом Моцарта сочинять целые симфонии, не записывая ни единой ноты. Но даже если такие легенды о Хокинге или о Моцарте правдивы, на самом деле великие симфонии и физические теории крайне редко вылупливаются готовыми даже из самого гениального мозга. Теоретическая физика тоже требует предварительной работы – рисовать диаграммы, проводить сложные расчеты и решать уравнения, предъявлять их в доступном коллегам виде, снова и снова подправлять и модифицировать. Процесс превращения идей и мыслей в нечто наглядное, чем можно поделиться с другими, расползается порой по доскам, занимающим все стены двухэтажной аудитории. В лекционном зале Гарварда висит объявление с просьбой к лекторам не вылезать за пределы досок: “Не пишите на дверях” – требование, вполне понятное физикам-теоретикам. И даже если в мозгу Хокинга разворачивались длиннейшие “доски”, все же и для него существует лимит, свыше которого он уже не смог бы развивать теорию, ничего не записывая.
В 1990-е годы и в начале XXI века у Хокинга практически всегда было четверо аспирантов. Написание диссертации на его кафедре занимало примерно четыре года, а у кого-то и больше, но в целом система сложилась: каждый год один из четырех учеников заканчивал аспирантуру, а другой поступал на его место – кандидатов искали по всему миру из числа тех, кто одолел кембриджский экзамен “Часть III: повышение квалификации в математике”
[494]. Из сдавших экзамен отбирали предварительно сто человек, потом Хокинг беседовал с наиболее перспективными и оставлял себе одного.
Вполне соответствует обычаю, чтобы аспиранты знаменитых университетов учились у того профессора, чья специальность и область интересов наиболее им близки, и на том же основании сами профессора отбирают себе учеников. Наставник руководит работой молодого человека, а тот в свою очередь помогает профессору в исследовательской работе и в письменном ее оформлении. Взаимовыгодное соглашение, однако зачастую это означает, что на аспирантов ложится вся рутинная работа. Что же касается Хокинга, если он не уезжал на конференцию или в академический отпуск, его время почти безраздельно принадлежало ученикам, и они в ответ помогали ему, причем их труд никак не назовешь рутинным. В 1990-е годы Хокинг глубоко вникал в четыре научных вопроса, и его ученики распределяли между собой эти сферы исследования. На тот момент, когда Миале брала интервью, один аспирант занимался “проблемой виртуальных черных дыр и как они отражаются на предсказуемости”, второй – исследованием квантовой космологии и размножения черных дыр, это “одна из любимых проблем Стивена… он издавна работает над ней: происхождение вселенной и как она была создана – Святой Грааль”. Третий бился над математической формулировкой общей теории относительности, а четвертый отвечал за “стабильность струнного вакуума”
[495]. Хокинг был беспощаден, вспоминает Кристоф Гальфар: “Стивен бросает своих учеников сразу на глубину”
[496]. Ему нравится работать над несколькими проблемами одновременно: если застрянет в решении одной, переходит к другой и поощряет своих учеников поступать так же. Нередко бывает и так, что вместо задачи, с которой им не удалось справиться, он подсовывает более сложную.
