Жизненно важные органы пока не задеты, глубокий разрез нужен, чтобы дать почувствовать боль и охладить пыл. Он отреагировал быстрее, чем я ожидала. Кулак, как молот, ударил в песок в нескольких сантиметрах от моей головы — успела уклониться. Я полоснула его по лицу, и зазубренное лезвие разделило щеку, как нож для суши — мякоть полосатой ставриды — лакедры.
— Господи! — вскрикнул он, отшатнулся и стал валиться на спину.
Едва освободившись от прижимавшей меня к земле туши, я вскочила на ноги и, не успел он удариться головой оземь, полоснула его еще раз. По животу. Лезвие распороло брюшную стенку посередине в продольном направлении, рассекло мошонку и уретру — теперь сила тяготения выступала на моей стороне, помогала, и этот разрез получился более глубоким: я задела мочевой пузырь, снесла часть головки члена и вскрыла придаток яичка. Кровь, моча. Один семенник выкатился на песок.
Я метнулась от него, подняв руками и ногами облако пыли.
— Мать вашу! Она же мне яйца отхватила, — взвыл он у меня за спиной.
Боб растерялся от страха. На все про все ушло четыре секунды. Он не успел опомниться. Я подняла такую пыль, что он заметил меня, когда нас разделяло всего метра три. Начал было поднимать дробовик, но со страху выстрелил из обоих стволов в землю передо мной. Дробь, горячая, как жир, брызгающий со сковороды, обожгла мне кожу голеней, но, конечно, не остановила. Он посмотрел на дробовик: что, в самом деле из обоих стволов выпалил?
Да, Роберт, на таких-то вот ситуациях и держится мир. Нам предстоит жить, вам — умереть.
Я бросилась на него как пума. Ему даже не пришло в голову ударить меня дробовиком, а это как-никак семь килограммов металла и дерева. Он просто съежился, принял удар и осел на землю.
Прыгала я с разбегу, нож вошел ему в горло, рассек гортань и остановился в стволе мозга.
Смерть, наверно, наступила мгновенно, но, упав вместе с Бобом, я вытащила нож и на всякий случай изо всех сил всадила ему в лоб.
Лезвие с хрустом вошло в череп и застряло.
Я так и оставила нож у него меж глаз. «Переломила» дробовик, из патронташа у Боба на ремне достала два патрона. К этому времени все поднялись с земли, и глуховатая старуха стала кричать.
— Успокой ее, — попросила я, кивнув Франсиско.
Он кивнул в ответ и обнял женщину.
Я натянула джинсы и рубашку. По коже бежали мурашки. Было больше тридцати градусов по Цельсию, но меня колотила дрожь. Потом вырвало. Раньше никто ко мне так не прикасался. Хотелось лечь и заплакать. Стать под душ и не выходить из-под него часов десять. Мне не хватало Гектора и Рики. Вот бы выкупаться, чтобы вода смыла с меня отпечатки его пальцев. Или напиться самогона, накуриться дури. Но ни для чего такого не было времени.
Я постаралась взять себя в руки, зарядила дробовик и подошла к Рэю. Он, как Уран с красной шеей, перебирал окровавленный песок в поисках своего яичка, скуля тонким голосом, который так хорошо знаком тем из нас, кто успел поработать на скотобойнях или в пыточных камерах при Центральном полицейском управлении на Plaza de la Revolución — площади Революции в Гаване.
При моем приближении он закрыл лицо руками.
— Нет, подожди, подожди! — завыл Рэй. Несмотря на боль, он кое-как стал на колени и сложил руки перед грудью в умоляющем жесте. — Пожалуйста, пощади! У меня ведь семья!
Я выстрелила из обоих стволов сразу с расстояния сантиметров тридцать.
Голова разлетелась на куски.
Тело задергалось, из шеи фонтаном забила богатая кислородом кровь. Через полминуты сердцу уже нечего стало качать и фонтан иссяк до тонкой струйки. Рэй же все удерживал позу, принятую перед смертью, пока я, толкнув ногой, не свалила его на землю.
Оглядела нашу команду. Вид у нее был не слишком боевой.
Да и сама я выглядела неважно.
Подошла к Франсиско, он успокаивал старуху. Вытащила пачку сигарет из кармана его рубахи.
— Зажигалка есть? — спросила.
Он смотрел стеклянными глазами.
— Зажигалка есть? — повторила я и пощелкала пальцами у него перед лицом.
— Ох! — спохватился он и полез в карман штанов.
Я закурила три сигареты, одну оставила себе, другую дала старухе, третью Франсиско.
— Надо убрать тела в пикап. Сейчас подгоню, — сказала я.
Он кивнул. Я отдала свою сигарету докуривать остальным, подошла к «шевроле», села в кабину. Ключ торчал в замке зажигания. Я сдвинула сиденье вперед, повернула ключ, нажала на газ. Подъехала задним ходом к «лендроверу», стерла с руля отпечатки пальцев и вылезла.
Передо мной стоял Педро.
— Зачем сдвинула машину? Полицию вызывать будем? Это же была самооборона, — зачастил он.
— Какую полицию?! — оборвала я его, тоном показывая, что говорить тут не о чем.
Предоставив ему обдумывать сложившееся положение, я подошла к мальчику из Гватемалы. Он сидел на земле, обхватив колени руками, и всхлипывал. Истерика. Ничего подобного ему не приходилось видеть даже в приграничных городках у себя в джунглях.
— Как тебя зовут, напарник? — спросила я.
— Ф-ф-ф… — попытался выговорить он, но не смог.
— Ладно, Фредо, нам понадобится твоя помощь.
Он взглянул на меня.
Я была вся в чужой крови, крошеве черепных костей и мозга.
Он отпрянул.
Я взяла его запястье. Он сразу выдернул руку.
— Как себя чувствуешь? Ничего?
— Да, — выдавил он из себя. — А вы?
— Я в порядке. Надо делать ноги. Всех усадите в «лендровер». Сначала эту пожилую даму, вы с Франсиско помогите ей. Понимаешь меня?
Он кивнул. Я пошла от него к старику и опустилась рядом с ним на колени.
— Встать сможете, abuelo?
[4]
— Да.
На вид он был не так уж плох.
— Ехать надо, — сказала я.
— Да, — согласился он.
Почему-то у него по щеке текла кровь. Он потрогал потек и застыл, уставившись на окровавленный кончик пальца.
— Ничего страшного. Забинтуем в машине. Давайте, дедушка. — Я протянула ему руку.
— Хорошо по-английски говоришь, — заметил он.
— В школе учила, — ответила я.
Это решило дело. Если человек говорит по-английски, как я, наверняка янки. А один янки может творить с другим янки все, что угодно. Старик медленно моргнул и утер со щеки слезы. Я помогла ему подняться на ноги, проверила, застегнута ли на оставшиеся пуговицы рубашка, и стерла с волос то, что раньше было лицом Рэя.
