— Джек! — тихо позвала я.
Но он спал. Смотрел сны об «Оскарах» и премиях «Независимый дух».
Села в постели, оглядела спальню.
Может быть, уже заходил Юкилис.
Может быть, приехав к Джеку, я утратила бдительность и все испортила.
Нет, лампочка на пульте в спальне по-прежнему мигала. Сигнализацию никто не отключал и в дом не входил.
Или кто-то бродит возле дома? Какой-нибудь ненормальный поклонник? Читала про таких во французских журналах.
Выскользнув из постели, отыскала тренировочные штаны Джека, затянула потуже поясок, надела его футболку и заправила в штаны. На футболке надпись: «Законченный неудачник». Для чего покупать такую вещь? Наверно, это американский юмор. Сколько же надо прожить здесь, чтобы перестать чувствовать себя чужой? Задумывался над этим отец или нет?
Подошла к стеклянным дверям, осмотрела балкон и усыпанную гравием подъездную дорожку, ведущую к улице. Кресла. Птичьи следы. Снег.
Выбежать бы из дому. Но не сейчас. Наступит послезавтра, и я больше его не увижу. По крайней мере до тех пор, пока Jefe старший и младший не отправятся на встречу с Марксом.
В голове зазвучал голос Гектора: Ну, Меркадо, что еще заметил твой зоркий глаз полицейского?
Над кронами деревьев торчала, как треножник марсиан из «Войны миров» Уэллса, водонапорная башня. Ветер шевелил верхние ветки деревьев. В небе виднелся самолет, заходящий на посадку в Вейле.
Никаких фанатов и психопатов.
Горящие прожекторы в поместье Круза на вершине холма создавали впечатление второго рассвета. Прожекторы и мигающий огонек на посадочной площадке. Скоро здесь приземлится вертолет с мистером Крузом на борту.
Я подошла к другому окну, осмотрела сад и машину Джека. Ворота закрыты, машина на своем месте.
Все спокойно, уверила я себя.
Села на оттоманку, отбросила упавшие на лицо волосы. Кто-то из гостей-на-одну-ночь забыл на столе резинку для волос; соорудила сзади короткий конский хвостик.
Что теперь?
Могу приготовить завтрак, но часы у Джека на видеомагнитофоне показывают лишь 6:15. Вставать еще рано.
Можно пойти прогуляться, но не хочется. Сидеть здесь не хочется тоже.
К черту все!
Проскользнула под одеяло и подкатилась под бочок к Джеку.
— Джек, — прошептала я, однако он не пошевелился.
Дышал тихо, глубоко. Прядь моих волос упала ему на лицо. Он дернул носом.
Что я тут делаю с этим очаровательным юношей? До чего хорош — поэты могли бы воспевать его в стихах. Его — но не меня. Моя участь — затеряться в тишине, молча созерцать его красоту.
О Джек, с таким лицом ни один режиссер никогда не будет воспринимать тебя всерьез. Тебе бы в Аттике решать, кто краше: Гера или Афродита. Тебе бы брести по густому лесу, чтобы встревоженные бабочки вспархивали с ярких цветов, а косули шевелили ноздрями, принюхиваясь к твоему запаху.
Ты так непохож на кубинца. Так тщательно изваян, так мужественен и уверен в себе. Как статуя Давида, увидеть которую мне никогда не позволят. А ты можешь ее увидеть. Ты можешь делать все, что тебе захочется. Ты один из тех империалистов-янки, о которых у нас пишут в учебниках для старших классов. Один из тех белых людей, которые правят миром. Конечно, я познакомлюсь с твоими друзьями, а ты можешь познакомиться с моими. Скажешь Пако, что ему никогда не быть таким крутым, как ты. Скажешь Эстебану, что здесь давно не Мексика. Это твоя страна, Джек. У тебя на нее больше прав, чем у них. Ты был здесь прежде, чем Колумб поднял якорь, отправляясь в Китай. Ты оказался здесь первым. Летел к Хиросиме на своем бомбардировщике «Энола гей». Ты, а не Элвис Пресли сделал знаменитой песню «Тюремный рок». Сиганул на Луну. Позволь мне побыть с тобою Джек, позволь погладить стиральную доску брюшных мышц, эту мраморной белизны кожу, дай прокатиться на длиннющем американском члене и слизать пот у тебя со спины.
Просунула ладонь ему между бедер, но эмбиен и мартини свое дело сделали — никакой реакции.
Я уезжаю, Джек. Совсем скоро. Придешь проводить? Вопреки Министерству финансов США. Свидание в отеле «Националь». Хороший ход для дальнейшей карьеры. Возможно, твою фотографию повесят в холле отеля рядом с портретом Роберта Редфорда.
Он улыбался во сне, я закрыла глаза. Чувствовала его тепло. Так и лежала.
Зимнее солнце пробилось сквозь тучи. Лед таял. По подоконнику барабанила капель. Мой мальчик улыбался во сне.
Прикоснулась к его щеке, ресницы вздрогнули.
Просыпайся, и опустим описание этой сцены. На законных основаниях могу находиться здесь до полудня. Отвези меня в контору ФБР в Денвере. Только в этом году сюда через границу с Мексикой проникло пять тысяч кубинцев, и все они теперь на пути к получению гражданства. Гражданка Меркадо и ее дружок Джек.
Хорошо звучит, согласен?
А я забуду Пола, Эстебана и миссис Купер.
Мария прекрасная, способная прощать.
Прощать. Да. Мне даже в голову не приходило, что это мог бы быть ты, Джек. Иное дело — Юкилис. Юкилис, выходит, берет всю вину на себя.
Это ведь не имеет значения, верно, Джек?
— У-ух, — выдохнул он в знак согласия.
Подсунула под него руку. Прижалась грудью к его спине.
Да. Давай ускользнем.
Ты ведь поймешь, пап, правда? В конце концов, не так уж сильно мы тебя интересовали, и мама, и Рики, и я. О чем ты думал, лежа на том откосе? Появилось ли у тебя перед глазами мое лицо? Или лицо Рики? Мамино, конечно, нет. Вероятно, ты был под кайфом от спиртного или наркотиков. Плакал по Карен или о девицах, которые были у тебя на стороне. Пьян ты был и счастлив, как в тот день, когда бросил нас в Сантьяго. Привиделась ли я тебе перед смертью? Я тогда о тебе не думала. Меня и в Гаване-то не было. Охотилась за одним женоубийцей. Ехала поездом к Лагуна-де-ла-Лече. Читала по дороге книжку из Гекторовой огромной библиотеки запрещенной литературы — «Историю» Фукидида о Пелопоннесской войне. Гектор подарил мне ее на день рождения. Да, верно… на следующий после дня рождения день. Что ж, пап, неужели ты не дал себе труд взглянуть на меня сверху по пути к вечности? Тебе бы понравилась окраина Лагуна-де-ла-Лече — настоящая дыра. Освещенные лунным светом хижины, лачуги, обитые жестью, открытые канализационные стоки. Наш убийца — само собой — давно уже был таков. Из города приехала девочка на велосипеде, привезла мне сообщение. Señora, вам из Гаваны звонили. Звонили из Гаваны? Sí, señora. Поехали с нею обратно все на том же велосипеде. Вдвоем. На восток через подсолнухи. На восток в умирающие подсолнухи, в голове моей звучали слова Перикла у озера, ты между тем умирал.
Динь-динь — звонит в кафе едва живой черный телефон тридцатых годов.
