Снова перед глазами всплывает образ нагого тела, желтого, синеватого, расплывающегося, вместо лица — голый череп, вместо глаз — скопление личинок. Это я лежу в мягкой коричневой земле под старыми, узловатыми деревьями, забытая, навсегда потерянная для близких.
Он поневоле делает паузу, чтобы отдышаться.
— Ну! — требует он, искоса глядя на меня.
Надо что-то отвечать.
— Но я не понимаю, о чем вы говорите, — честно признаюсь я.
— Не знаешь, о чем я говорю? А я думаю, знаешь, твою мать! Я так думаю, кое у кого язык без костей, а ты и намылилась заработать побольше долларов. Есть шанс хапнуть вполне прилично. Верно? Зачем зарабатывать минетами, когда можно срубить несколько миллионов?
Что бы я сейчас ни сказала, будет только хуже.
Он выжидает.
— Может, вы мне скажете, что я сделала не так?
Он кивает, с размаху ударяет кулаком по ладони, встает и заходит мне за спину. Я смотрю прямо перед собой. Не оглядывайся, чудовища и не будет. Верно, пап?
Мимо по улице проезжает машина. У дома Круза садится вертолет.
Он, конечно, не может убить меня прямо здесь. Слишком много останется свидетелей.
Чувствую его дыхание у себя на щеке.
— Ты была в городе, в автосервисе на Пёрл-стрит. Задавала вопросы. Об аварии, случившейся в прошлом мае.
Могилка. Деревья.
Твою мать! Надо было задобрить Джексона.
Первое правило Гектора: в полицейской работе главное дело — забота об информаторах. Но где взять столько денег при зарплате в тридцать долларов в месяц? Большая часть моих сбережений ушла на койота, перевозившего нас через границу. И кроме того, Джексон рассказал мне о тебе, почему бы ему не рассказать тебе обо мне?
И вот… Вашу мать…
Ничего не говорить. Не отрицать, просто молчать, и все.
Бригс делает глубокий вдох, долгий выдох. Сливки, кофе, табак.
— Так зачем нашей мисс Никто знать о мертвом мексиканце? Ты кто такая, Мария? Шантажистка? Авантюристка? Журналистка под видом уборщицы? Что тебе до этой аварии, сеньорита Икс?
Пальцами в перчатке, как пинцетом, он прищипывает кожу сзади на моей шее и начинает выкручивать.
Боль. Кошмарная боль. Он приподнимает меня с кресла.
— Вот так покрутить, и тебя парализует, — ласково говорит он.
Или это мне только кажется? От боли я его едва слышу.
Пробую ударить его по рукам. Дергаю ногами, кричу:
— Отпустите!
— Говори, сучка, говори, расскажи все. Зачем ходила в авторемонт? Эстебан велел? Что ему надо знать?
Он натягивает кожу так, что у меня искры сыплются из глаз, я начинаю отключаться.
Одна секунда, две, чернота.
Он разжимает пальцы. Голова свешивается на грудь.
Шериф становится передо мной.
— Зачем была в автосервисе? — шепчет он.
— Señor, это какая-то ошиб…
Он хватает меня за волосы, выволакивает из кресла и швыряет на пол террасы.
— Кто тебя надоумил? Кто? Или Эстебан слишком занят, сам не мог съездить? Сколько он тебе заплатил? Что ему надо? Что ему надо, твою мать? Отвечай, сука!
Я пытаюсь отползти от него, но он хватает меня за лодыжку и подтягивает по полу к себе. Становится коленями мне на ноги и достает пистолет.
— Придется нам ответить на несколько вопросов, или ты, мать твою, исчезнешь. — Он взводит курок «смит-вессона» 9-го калибра и направляет дуло мне между ног.
— Может, просто промежность тебе отстрелить? Не сможешь тогда путанить, правда? Не сможешь кинозвезд трахать. Какова доля Эстебана в этом деле? А? Все молчишь? — наваливается на меня всем телом, сокрушая мне бедра. Упирает дуло пистолета в голову. — Впрочем, зачем пули тратить?! Лучше уж один удар в висок, три рядом для тройного контроля. Вот тебе и билет в один конец. Исчезнешь с лица земли. А ублюдок мексиканец поймет: не лезь, Эстебан, не в свое дело.
— Señor, я не понимаю, о чем вы, — запинаясь, шепчу я.
— Не понимаешь, значит, о чем я! — Он наклоняется и бьет меня по лицу. Перстнем задевает губу, из нее сочится кровь. — Дураком меня считаешь? Так, да? Думаешь, раз по-английски лопочешь, умней меня? Я через войну прошел, señorita, твою мать! Так далеко заходил, как тебе в жизни не зайти. Дальше, чем Эстебан, чем все вы.
— Señor, я…
— Нет и нет. Забудь. Молчи. Я от него все узнаю. Ты уже в прошлом, девочка. О тебе ни одна живая душа не узнает. Твоя жизнь и дерьма не стоит. Одной бессловесной шлюхой меньше, и нам легче. Закрой глазки, милая.
Он сползает с меня и отстраняется так, чтобы кровавые брызги не запачкали ему пальто. Наводит пистолет, понемногу надавливает на спуск.
Откуда-то из глубины души у меня вырывается крик. Из Нью-Мексико. Из Гаваны. Из каких-то еще более глубоких пластов. Громче, чем вертолет у дома моего дяди в Сантьяго, громче, чем кричали заключенные в тюрьме Коминадо-дель-Эсте на моей родине.
Я кричу не переставая:
— Джек! Помоги! Помоги! Джек!
— Никто не поможет, сестренка, это мой тебе…
Сокрушительный удар. Все расплывается.
Джек налетает на него с разбега. Сбивает с ног. Пистолет стреляет и вылетает из рук Бригса. Все серьезно. Он бы меня точно убил. Джек дважды обрушивает кулак на голову Бригса. Тот успевает ответить, и Джек падает. Шериф вскакивает на ноги, бьет Джека ногой в живот. Бригс ищет пистолет, осматривает пол под креслами, оборачивается — и видит мою правую руку:
— Так, ладно, спокойно. Погоди минутку. Позволь кое-что тебе объяснить…
— Шшш… — Я прикладываю палец к губам.
Он умолкает, поднимает руки вверх.
Джек ухитряется сесть. Его выворачивает, но рвоты нет.
— Что происходит, Мария? — произносит он между позывами.
Что тут скажешь?
— Не знаю, Джек. Кажется, шериф Бригс спутал меня с какой-то другой женщиной. Я здесь законов не нарушала, не в свое дело не лезла. Мне только и надо, что трудиться побольше да от беды держаться подальше.
Бригс смотрит на пистолет. Глаза широко раскрыты. По-прежнему не может поверить. Испугался? Какое-то предчувствие посетило?
— Во имя всего святого, мать вашу, что вы творите, шериф? — спрашивает Джек.
Он в ярости. На нем широкие трусы, футболка. Ноги босы. Лицо побелело от гнева. Выказывая солидарность, я протягиваю ему руку, и он встает с моей помощью.
Бригс думает со скоростью гоночной машины — варианты отхода, последствия. Кинозвезда. Адвокаты кинозвезды. Мексиканка с пистолетом. Прочистив горло, шериф заявляет:
