Однако сегодня мы не дрались. Мы не хотели играть с ними ни в бейсбол, ни в прятки — было слишком жарко, и потом мы все-таки слишком устали после долгой поездки на поезде из Гаваны.
— Нет, не дрались, мы ведем себя хорошо, — заверила я отца.
Он улыбнулся и принялся меня разглядывать. Я сначала делала вид, что не замечаю его взгляда, но потом подняла глаза; тогда он отвернулся, будто бы заинтересовавшись ящерицей, которую Рики скрутил как веревку.
— Девочка моя… — Он опять смотрел на меня.
— Да, — ответила я, томно закатывая глаза.
— И мой мужичок, — сказал он, ероша волосы Рики.
— Ну! — недовольно проворчал тот, отталкивая отцовскую руку.
Отец улыбнулся и так пристально на нас посмотрел, что даже больно стало.
— Что? — спросила я.
— Да ничего. — Он покачал головой.
— Перестань.
— Что перестать?
— Перестань так смотреть на меня.
— Ну, ребята, как вам каникулы? Нравятся пока? — Отец сменил тему.
— Мне скучно, тут делать нечего, когда поедем обратно в Гавану? — спросила я.
— У них тут даже телевизора нет, — добавил Рики.
Отец поморщился. На одну лишь секунду его обуяла фамильная ярость Меркадо, но он не позволил ей овладеть собой. Лицо его вдруг сильно покраснело и почти сразу стало обычного цвета. Самообладание победило гнев.
Отец полез в карман. Я было подумала, что за каким-нибудь подарком, может быть, он даже подарит нам деньги, но он вытащил карманную фляжку. Глотнул из нее и убрал обратно. Вообще он почти не пил, даже пиво покупал редко, так что видеть, как он заливает в себя ром, как какой-нибудь пьянчужка на улице Сан-Рафаэль в Гаване, мне было неприятно.
— Да… — вдруг ни с того ни с сего произнес отец, лег на спину, заложил руки за голову и стал рассматривать листву пальмы.
Не понимаю, как это он не заметил там колбаски. Полежав так, отец пробормотал что-то себе под нос — мне показалось, слова какой-то песни — и повернулся ко мне:
— Наверно, пора идти в дом. Изабелла пошла за кузинами, пообедаем сегодня пораньше.
— Я еще не хочу есть, — вставил Рики.
Отец пропустил это замечание мимо ушей и посадил брата себе на плечи. Последний раз Рики занимал это почетное место в пятилетнем возрасте. Я взяла папу за руку.
Мы пошли в дом.
Обед. Столовая в доме служащего «Юнайтед фрут компани». Паркетные полы, окна от самого пола, за которыми раскинулись старые кофейные поля. Китайский фарфор, и серебряный половник, и даже люстра, сохранившаяся в доме с двадцатых годов.
Мы переоделись во все лучшее, Рики — в туго накрахмаленную рубашку, я — в черное воскресное платье.
Было по-прежнему жарко. Электрический вентилятор не работал.
Вокруг стола сидели тетя Изабелла, мама, папа, Рики, я, дядя Артуро, Мария, Хуанита, Дэнни, Хулио и недавно появившаяся маленькая Белла. Мне было завидно, что у Марии и Хуаниты теперь есть сестренка, и я прикидывала, когда мама с папой сделают сестренку и для меня.
Держать прислугу на Кубе запрещено, но у дяди Артуро работали чернокожая женщина-повариха из деревни по имени Луиза Пердона и девушка из Лас-Тунас, которая подавала на стол. Тетя Изабелла была знаменита в округе своим неумением готовить, но за столом все делали вид, что обед — дело ее рук.
— Эти плантации восхитительны, — сказала мама.
— Вы пробовали суп? — перебила тетя Изабелла.
Мама ответила, что суп ей очень понравился. Она обернулась за подтверждением к папе, но тот только буркнул что-то. Он, я заметила, вообще почти не притронулся к еде.
Я же наворачивала за обе щеки. Луизе особенно удавались блюда кубинской кухни, а это как раз и была кубинская трапеза, приготовленная из таких, ставших теперь экзотикой, продуктов, как рыба, говядина и свежие фрукты.
Мужчины говорили о бейсболе, женщины — о детях, дети же помалкивали.
Когда девушка подала торт с coco quemado, кокосовым кремом, зазвонил телефон. Трубку взяла Хуанита и объявила, что звонят папе.
Телефон у них стоял в «кабинете» дяди Артуро, маленькой комнатке рядом со столовой. Здесь стояли кожаные кресла, в стеклянном шкафу под замком хранились принадлежавшие бывшему хозяину дома книги на английском языке. И там же в американском письменном столе с отодвигающейся крышкой нынешний хозяин держал запас сигарет «Мальборо» и порнографические журналы.
Отец кивнул тете Изабелле, извинился и пошел в кабинет. Взрослые вернулись к прерванному звонком разговору. Речь, помнится, шла о президенте Клинтоне и майамистах. Я сидела ближе всех к двери кабинета и поневоле подслушивала, что говорит отец.
— Да? Да? Что это?.. Невозможно. Я в Сантьяго. Ну ты же знаешь наши поезда. Как я могу?.. Нет-нет-нет, разумеется, нет… Да пусть к черту катятся… Да, поеду ночным. Надеюсь, это не говорит о состоянии всей остальной… Хорошо. Погоди, погоди, напомни, пожалуйста, Хосе о дизеле.
На этом разговор закончился.
Дядя Артуро в это время предсказывал:
— Вот увидите, президент Клинтон и папа приедут на Кубу вместе. Попомните мои слова. Запомните сегодняшний день.
Я помню. Было первое октября 1993 года.
Отец положил трубку, взъерошил волосы. Вернулся в столовую. Кокосовый торт остыл. Папа посмотрел на маму. Ободряюще улыбнулся мне. Я снова занялась десертом.
— Кто это? — спросил дядя Артуро.
— Альдо заболел, мой сменщик. Хотят, чтобы я утром был на работе.
Дядя Артуро пришел в ужас:
— Возвращаться?! Как же это? Ты ведь только приехал. Дети даже не успели поиграть с кузинами. Мы и на море не сходили!
Отец покачал головой:
— Нет-нет, все останутся. Я вечером поеду обратно десятичасовым.
— Неужели там нет никого другого? Почему всегда ты? — спросила мама.
— Я единственный, кому они могут доверять. — Отец подошел и поцеловал ее в лоб.
Мама нахмурилась и, как я подозреваю, подумала, действительно ли это звонил Альдо, уж не шлюшка ли какая-нибудь, с которой папа все это время планировал устроить свидание.
За окнами пылал закат. Мы играли в канасту, покер и мою любимую игру — двадцать одно.
Дядя Артуро рассказал глупый анекдот:
— Вопрос: кто производит французские шлепанцы-вьетнамки? Ответ: Филипп Флип-Флоп.
[24]
Отец — анекдот политический:
— Вопрос: каковы три крупнейших завоевания кубинской революции? Ответ: здравоохранение, просвещение и спорт. Каковы три крупнейших неудачи кубинской революции? Ответ: завтрак, обед и ужин.
