Дядю Артуро подозревали в соучастии, но о планах отца он действительно ничего не знал.
Да и никто из нас не знал.
Полицейские поместили нас вместе с кузинами, и Мария рассказала нам подробности того, что происходило в доме.
— Ваш папаша — грязный предатель. Якшается теперь с янки в Майами.
Маму отправили в Гавану, продержали с неделю в подземельях ГУР и выпустили.
Вся спина и бедра у нее были в синяках.
Она никогда не рассказывала о том, что там с ней делали. Смирилась.
Ей хватало хлопот со всеобщими кубинскими проблемами — отключениями электроэнергии, продовольственным кризисом под конец каждого месяца, починкой нашей школьной формы, попытками урезонить наладчика из телеателье, который берет только доллары…
Со временем ее взяли на работу горничной в отель «Националь» — замечательная должность для Гаваны, поскольку маме давали большие чаевые — она скопила достаточно, чтобы мы с Рики могли учиться в колледже.
Дядя Артуро обличил папу в газетах, и, разумеется, после этого мы больше в Сантьяго не ездили. Из Америки нам ничего не приходило. Ни писем. Ни денег. Мы слышали, отец снова женился. Переехал из Майами в Нью-Йорк.
И потом вдруг исчез.
И постепенно ушел из нашей жизни.
Растворился, как будто его и не было.
Пропал из виду, как пушинка одуванчика при дуновении ветра.
Вот и все.
Его здесь нет.
Его нигде нет.
Он не герой моей истории.
Мне предстоит писать этот роман, мне сочинять себя.
И теперь, умирая, я понимаю, зачем сюда приехала.
Не за ним.
Не за тем, чтобы восстановить справедливость.
Я приехала вопреки ему.
Ради истины.
Я — та самая девочка, которая ищет рыбу в брюхе дохлой акулы.
Я — разбуженная на ходу сомнамбула. Разбуженная на краю бездны.
Мне нужна была эта пуля, чтобы объяснить: я хочу покончить с этой ложью.
Ты предал нас, папа. Ты не сказал нам. И я приехала сюда, чтобы доказать тебе, как важна правда. Правда извиняет всё: все забытые дни рождения, все слезы, всю боль. Тебе хорошо было и в том, другом мире. Измены — кубинское развлечение. Но маме так не казалось. И мы так не думали. Это тебе нравилось больше всего? Сам обман больше, чем любовные победы?
Вот она, истина! Но мне важно еще показать тебе, что вопреки твоему безразличию к нашим судьбам, у нас, у меня и у Рики, все хорошо. Посмотри на нас, мы делаем все, что в наших силах, чтобы найти твоего убийцу. Это вопрос чести.
Посмотри на нас, мы вошли в воды мести.
Рискуем всем ради тебя. Умираем за тебя.
Я так и не узнаю, почему ты нас бросил. У тебя была любящая жена, двое детей, хорошая работа. Ты никогда не занимался политикой. Она тебя просто не интересовала.
Почему ты бежал? Как тебе достался этот пистолет? Не знаю. Все эти сведения погибли вместе с тобой на горной дороге. Но даже и это не имеет значения.
Ты слышишь меня, папа?
Не за тобой я приехала! Я здесь ради себя самой! Я здесь ради нас!
Как холодно! Я замерзаю.
Это не тот холод, что я испытывала в Сантьяго.
Зимний холод замерзшей воды. Льда.
Мысли путаются. Кричат. Булькают.
Во рту вкус крови. Холод, как агент тайной полиции, хватает меня за плечи.
Я всплываю в сознание и изменяю мир. Исчезла пальма. Чоризо.
Слышу разговор. Голоса.
Оказывается, я их понимаю.
— Один гребаный выстрел, и человека, на хрен, сдуло.
— У нас и без этой сучки забот хватает.
— Пол, ты как?
— Боюсь, уже не жилец.
— Вытаскивайте его.
— Дышит.
— Его вытаскивайте, а ее в прорубь к растакой матери.
— Может, вызвать, э-э… представителя федеральных властей?
— Мы и так по уши в этом дерьме.
— Я не хочу в это впутываться.
— Уже впутался, и основательно. А теперь заткнись. Бери за руку. Может, удастся еще его спасти. Наручники сними.
— Вызывай вертолет. Надо его в больницу доставить.
— Никаких больниц. Давайте в машину.
— Надо отвезти его в больницу, слышь, ради бога…
— Меня слушай. У меня в машине аптечка, в ней — адреналин, сами все сделаем. Повезем в госпиталь, все в заднице окажемся.
— Господи! Погодите, погодите-ка, мать вашу! Кажется, она еще дышит.
— Что, правда? Пистолет ее где, у тебя? Хорошо. Ну-ка, дайте я посмотрю… Ну ты подумай, а? Пуля только клюнула, кожу содрала…
— Ничего, скоро она у нас резвиться перестанет.
Открываю глаза. Помощник шерифа Клейн. Держит ствол 9-го калибра в метре от моего лица. Вокруг головы — облако пара. Выглядит как ангел смерти.
Это одна из твоих карт таро, мам? Вот это ты и видела во время церемоний вуду?
Он тяжело дышит и при этом ухмыляется — рот до ушей. На лацкане пальто стынут замерзшие брызги слюны. Глаза ледяные, как свинцовые пули. Рот — как рыба с распоротым брюхом.
— Не знаю, чего тебе было надо, но надеюсь, ты найдешь это на дне. Молись давай.
Он поднимает пистолет, палец лежит на спуске, медленно надавливает…
Глава 19
Матерь Милосердие
Твои глаза отражают мое лицо, Мать золотого ветра, Заступница милосердная, Царица луны. Между льдом и утром золотым. В расположении звезд твоих запечатлелась вся моя жизнь.
…Но я знаю — второго шанса у меня не будет. Единственный шанс дают человеку боги, и я его уже использовала. Один они дают тебе. Не два. И уж никак не при выстреле в упор, когда чувствуешь жар пороховых газов. Молиться или замереть в отчаянии? Что ж, это старая дилемма. На Кубе государственная религия — неверие, господствующая — католицизм, народная — сантерия. К кому обращаться с молитвой? О чем просить?
И все же.
Из моей груди вылетает последний вздох. Но даже он — мольба.
Его лицо окаменело в последнем усилии.
Напрасно ты улыбаешься, дружище.
Не надейся испить крови, что хлынет из моего черепа. Труп твой пойдет на корм форели. Погребальные лилии вырастут изо рта твоего.
Разве не видишь, как приближается смерть? Лик ее отразился во взоре твоем.
Лицо Клейна расслабляется, преображенное непонятной силой.
