Если бы эта женщина стала его слушать, Пуаро мог бы ей сказать, что не стал бы сотрудничать с человеком, который считает себя самым умным в Англии, когда в Лондоне живет он, Эркюль Пуаро.
– Пожалуйста, покажите письмо, которое вы получили, мадам.
– Неужели вы думаете, что я его сохранила? Меня начинало тошнить, как только я брала его в руки! Я разорвала фальшивку на дюжину мелких кусочков и бросила в огонь. Я бы с радостью швырнула туда же самого Юстаса! Очень жаль, что подобные действия считаются противозаконными. Могу лишь сказать, что тот, кто придумал этот закон, никогда не встречал Юстаса. Если вы когда-нибудь попытаетесь снова меня оклеветать, я отправлюсь прямо в Скотленд-Ярд – и не для того, чтобы в чем-то признаться, но обвинить вас, мистер Пуаро!
И прежде чем Пуаро сумел придумать достойный ответ, Сильвия Рул развернулась и стремительно зашагала прочь.
Он не стал ничего говорить ей вслед и несколько секунд простоял на месте, медленно покачивая головой. Начав же подниматься по ступенькам, Пуаро тихонько пробормотал:
– Если она персона, не склонная к насилию, я вовсе не желаю встретиться с тем, кто к нему склонен.
* * *
Внутри просторной, хорошо обставленной квартиры Пуаро ждал слуга. Несколько натянутая улыбка Джорджа вдруг стала испуганной, когда он увидел выражение лица своего хозяина.
– С вами все в порядке, сэр?
– Non. Я совершенно сбит с толку, Джордж. Вы человек, который хорошо знаком с высшим обществом Англии. Скажите мне: вы знаете Сильвию Рул?
– Только ее репутацию, сэр. Она вдова Кларенса Рула. До крайности общительна. И, как мне кажется, является членом правления многих благотворительных обществ.
– А что вам известно о Барнабасе Панди?
Джордж покачал головой.
– Это имя я слышу впервые. Однако я знаком лишь с высшим светом Лондона. И если мистер Панди живет в другом месте…
– Я понятия не имею, где он живет. Мне даже неизвестно, жив он или, быть может, убит. Vraiment
[2], нельзя знать о Барнабасе Панди меньше, чем мне известно в настоящий момент, – такое попросту невозможно! Только не пытайтесь, Джордж, говорить это Сильвии Рул, вообразившей, будто я отлично с ним знаком! Она уверена, что я написал письмо, в котором обвинил ее в убийстве, но я ничего такого не писал. Я не имею никакого отношения к этому письму. Я вообще никогда не встречался с Сильвией Рул.
Пуаро снял пальто и шляпу без своей обычной аккуратности и протянул их Джорджу.
– Не слишком приятно, когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал. Кто-то способен не обращать на это внимания, но каким-то образом оно остается в сознании и вызывает призрачную форму вины – в голове или совести словно поселяется призрак! Кто-то уверен, что ты совершил ужасный поступок, и тебе начинает казаться, что так и есть, хотя ты и не сделал ничего плохого. Я начинаю понимать, Джордж, почему люди признаются в преступлениях, которых не совершали.
Как это часто случалось с Джорджем, лицо его отобразило сомнение. Английская сдержанность, отметил Пуаро, внешне похожа на сомнения. Многие из самых вежливых английских мужчин и женщин, с которыми он встречался на протяжении многих лет, выглядели так, словно не верили в то, что им говорили.
– Не хотите ли что-нибудь выпить, сэр? Sirop de menthe
[3], если мне будет позволено сделать выбор.
– Oui. Превосходная идея.
– Я также должен доложить вам, сэр, что вас ждет посетитель. Следует ли мне принести вам ликер сейчас и попросить его войти немного позже?
– Посетитель?
– Да, сэр.
– И как его зовут? Не Юстас?
– Нет, сэр. Мистер Джон Мак-Кродден.
– О, какое облегчение! Не Юстас. Я могу питать надежду, что кошмар мадам Рул и ее Юстаса ушел навсегда и не вернется к Эркюлю Пуаро! А мсье Мак-Кродден сообщил о сути своего дела?
– Нет, сэр. Однако я должен вас предупредить, сэр, он выглядит… недовольным.
Пуаро позволил себе тихонько вздохнуть. После приятного ланча день превращался в сплошное разочарование. И все же он надеялся, что Джон Мак-Кродден не окажется столь же малоприятным, как Сильвия Рул.
– Пожалуй, я отложу удовольствие sirop de menthe и сначала приму мсье Мак-Кроддена, – сказал Пуаро Джорджу. – Его имя кажется мне знакомым.
– Должно быть, вы вспомнили об адвокате Роланде Мак-Кроддене, сэр?
– Mais oui, bien sûr
[4]. Роланд-Веревка, добрый друг палача, – хотя ты слишком вежлив, Джордж, не называя его soubriquet
[5], что великолепно ему подходит. Роланд-Веревка не дает ни минуты покоя виселице.
– Да, он помог нескольким преступникам получить заслуженное наказание, сэр, – согласился Джордж с неизменной тактичностью.
– Возможно, Джон Мак-Кродден его родственник, – предположил Пуаро. – Я только устроюсь поудобнее, а потом можешь пригласить его.
Однако Джорджу не пришлось пригласить Джона Мак-Кроддена, и помешал ему сам Мак-Кродден, который решительно вошел в комнату без всякой посторонней помощи и не дожидаясь, пока его представят. Он обогнал камердинера и застыл посреди ковра, как человек, которому поручено сыграть роль статуи.
– Пожалуйста, мсье, вы можете сесть, – с улыбкой сказал Пуаро.
– Нет, благодарю вас, – ответил Мак-Кродден.
Его тон был презрительным и отстраненным.
Взглянув на него, Пуаро решил, что ему около сорока, а черты лица словно высечены резцом превосходного скульптора – такие можно увидеть лишь в произведениях искусства. Однако тут же Пуаро обнаружил, как трудно ему соотнести лицо с одеждой – сильно потрепанной и со следами грязи. Должно быть, Мак-Кродден имел обыкновение спать на скамейках парка? Неужели же он пришел с просьбой воспользоваться ванной комнатой? Или в целях сокрытия достоинств, коими его наделила природа – больших зеленых глаз и золотых волос, – пытался выглядеть отталкивающе.
Мак-Кродден свирепо посмотрел на Пуаро сверху вниз.
– Я получил ваше письмо, – сказал он. – И прибыл в Лондон сегодня утром.
– Боюсь, я должен возразить вам, мсье. Я не посылал вам писем.
Наступило долгое и неловкое молчание. Пуаро не хотелось делать поспешных выводов, но он уже понял, в каком направлении будет развиваться беседа. Однако этого просто не могло быть! Как такое возможно? Только во сне он сталкивался с подобными ощущениями: мрачное предчувствие надвигающейся трагедии, которая не имеет ни малейшего смысла и так и не обретет его, что бы он ни делал.
