В “Големе” среди прочих фантастических выдумок мы можем прочесть также об “огромном кладе”, зарытом орденом азиатских братьев, “предполагаемыми основателями Праги”, под серым камнем на Золотой улочке, у начала Оленьего рва. Камень этот охраняется Мафусаилом, чтобы Сатана с ним не совокупился. Среди восточных персонажей, которых можно встретить в пражских закоулках – этих предместьях ада, клоаках всяческих пороков, – выделяется бальзамировщик Кийорк Араб в романе “Пражская ведьма” Кроуфорда, карлик с лицом василиска и деформированным черепом, о котором мы расскажем позднее.
В своем во многом близком “Голему” романе “Другая сторона” (“Die andere Seite”, 1907) Альфред Кубин пошел еще дальше: вместо того чтобы переносить азиатов в Прагу, он перенес Прагу в сердце Азии, за Самарканд, переименовав ее в Перле. Любопытно также, что меняющий личины, аморфный, склизкий, неуловимый тиран – властитель и поработитель разлагающейся столицы Царства грез, носит пражское имя Патера – так звали известного официанта в кафе “Унион”, друга писателей и художников
[908].
В романе Майринка кажется порой, что Голем отождествляется с Вечным жидом, которого Аполлинер уже в начале века встретил в городе на Влтаве. В периодическом возвращении этого призрака (Spuk) можно усмотреть влияние легенды об Агасфере, в то время как интервал времени в тридцать три года, через которые происходит его явление, отсылает к возрасту Христа
[909]. Таким образом, мало того, что Голем является выражением еврейской души и чумной “атмосферы” гетто, он становится эмблемой иудаизма, да еще и с христианским оттенком.
Роман Майринка можно отнести к экспрессионизму из-за повествования в форме бреда, гротескности его персонажей, подобных восковым фигурам, насыщенности призраками и двойниками. Его таинственность усиливают самые разнообразные элементы – от йоги и других индийских учений, оккультных практик и фокусов черной магии до ссылок на Талмуд и каббалу. Стоит отметить, однако, что Майринк, изучавший теософию и метафизические феномены, неоправданно относит к каббале все, что отдает эзотеризмом, например магическое происхождение карт Таро и книгу “Иббур”. Такой книги не существует, как и “Некрономикона”, упомянутого в произведениях Говарда Филлипса Лавкрафта, хотя в ее названии и звучит слово, которое еврейская мистика обозначает как “оплодотворение души” (“Seelenschwängerung”), а именно добавление второй души
[910].
Идея о том, что Голем – это призрак, бродящий в тех местах, где когда-то находились хибары еврейского гетто, вновь появляется в “Ганимеде” Иржи Карасека. Скульптор Йорн Моллер, “сумасбродный ныряльщик в глубины Прошлого”
[911], считает, что можно встретить глиняную статую (не чудовище, а изящного высокого юношу) на проложенных после “оздоровления” улицах, а также в закоулках, где до сих пор пульсирует дух исчезнувшего еврейского города. Впрочем, это только легенда, согласно которой святой рабби воскреснет и с помощью формул Сефер Йецира – Книги творения даст новую жизнь глиняному истукану, пока спящему летаргическим сном в одной из могил
[912].
Глава 66
Пражская литература и культура изобилуют манекенами, големами, марионетками, восковыми статуями, фигурками из паноптикума, тряпочными куклами, автоматами. В романе “Адское отродье” (“Pekla zplozená”, 1862) Йозефа Иржи Коларжа, в этом кладезе дешевых трюков и ужасов в духе Гранд-опера, итальянский некромант Скота, фаворит Рудольфа II, собирается анатомировать молодого Вилема, чтобы вновь сложить его члены в алхимической печи атанор и там внутри сочетать его браком с бессмертной Семпитерной. Воспользовавшись тем, что самонадеянный чернокнижник неосмотрительно отлучился, Вилем заглянул в атанор, где на диване неподвижно лежала его невеста, и обнаружил, что у Семпитерны под париком голый деревянный череп и что она протягивает руки и приходит в движение, только когда заведут ее “часовую душу”. Разозлившись, Вилем переворачивает вверх дном адскую лабораторию мошенника Скота, который пытался навязать ему в жены деревянную куклу (“dřevěný tajtrlik”), и сбегает в Фаустов дом. За ним несется Семпитерна, скрипя заклепками, скрежеща колесиками и пружинами, “как тело, снятое с виселицы”
[913].
Карлик Кийорк Араб из романа Кроуфорда – не менее жуткий персонаж, чем Скота. Этот бальзамировщик уверен в том, что человеческое тело может противостоять времени так же долго, как гранит египетских пирамид. Он набил свой пражский кабинет множеством чучел людей и животных, черепами, мумиями из всех частей света, первобытными орудиями, африканскими масками, амулетами, священными барабанами и прочим хламом, достойным Колониальной выставки. Подобно реаниматору Герберту Уэсту в одном из рассказов Лавкрафта, Кийорк пытается пробудить мертвые клетки, возродить мумии к жизни с помощью эликсиров и загадочных механизмов, стеклянных сердец и электрических разрядов. Но бальзамированные трупы никак не реагируют, разве что мимолетной ухмылкой или коварным подмигиванием.
Бесчисленное количество мумий и изуродованных восковых кукол мы находим у Майринка. В “Големе” уродливый старьевщик Аарон Вассертрум, с “круглыми рыбьими глазами”
[914] и заячьей губой, хранит в своей лавке под кучей всякого барахла “восковую фигуру в натуральную величину”
[915], купленную на ярмарке. На каббалистические терафимы – консервированные в соли со специями человеческие головы, с золотыми пластинками под языком
[916], похож Аксель – белокурая человеческая голова, превращенная в чучело мрачным персиянином Мохаммедом Дараш-Когом (этот “персидский сатана” часто фигурирует в рассказах Майринка). Голова с широко раскрытыми глазами висела на медном пруте, торчащем из потолка. А шея была замотана шелковым платком, под которым пульсировали розовые легкие и “сердце, обмотанное золотой проволокой проводов, тянущихся по полу к небольшому электрическому аппарату”
[917].
