– Если вас все устраивает, можете начать через две недели.
Я согласился без промедлений. С гордо поднятой головой я покинул отель через главный вход.
Вечером меня позвал к себе мой друг Гурка
[11], вообще-то его звали Гуркан. Мы познакомились незадолго до того в одном из ганноверских ночных клубов и теперь регулярно встречались. Он жил с мамой, которая готовила фантастические турецкие блюда. Гурка продавал попкорн в одном из местных кинотеатров. В свои выходные я приходил к нему на работу, садился в первом ряду кинозала и трескал попкорн. Когда же рабочий день Гурки подходил к концу, он присоединялся ко мне. И шепотом рассказывал мне, что происходило на экране.
Гурка порадовался за меня, когда я похвастался, что нашел работу. До самого утра мы просидели в турецкой забегаловке, а потом отправились в техно-клуб, который открывался только на рассвете. Там мы протусовались почти до самого вечера.
Мой первый день на новом месте был провальным. Началось с того, что Карл, мой непосредственный начальник, водил меня по бесконечным коридорам, ничего не объясняя. И как я должен был сориентироваться в таком огромном здании? Потом менеджер ресторана позвал меня к себе, вручил меню, винную карту и сказал:
– Как можно скорее ознакомьтесь с этим. Нам нужен высочайший уровень обслуживания. Здесь не прощают ошибок. – С каждым следующим словом его голос становился все выше и суровее.
Теперь настал черед старшего официанта:
– Кляйншмидт. Приветствую, господин Кавасаки. – Он приблизился и уставился на бейджик с моим именем. Рассмеялся и сказал: – Без очков не вижу. Вас, судя по всему, как-то иначе зовут.
От Карла я узнал, что Кляйншмидт – сомелье, прошедший специальное обучение. Он сам составил винную карту, в которой было более двухсот наименований вин.
Следующий удар: Карл собрался ознакомить меня с кассовым аппаратом. Это была новейшая модель с маленьким дисплеем и цифровым меню. Я не видел ни цифр, ни букв. Списка, напечатанного на листе бумаги, не существовало. Ну и какой стратегии мне здесь придерживаться? Карл тараторил без умолку, слишком быстро показывал, где что нужно выбирать и нажимать. Когда он попросил повторить, я выставил себя полным дураком, только бы меня не заставили работать на кассе. Как только мог, я переврал все инструкции Карла. Эта стратегия была самой отвратительной за все годы моей слепоты. Я так искусно сыграл роль простофили, что в награду меня направили на мойку и полировку столового серебра. Кляйншмидт положил передо мной стопку бумаг – откопированную винную карту.
– Вот, изучай между делом.
Домой я вернулся около полуночи и, смертельно уставший, завалился спать. Учить винную карту у меня все равно не было возможности, так как не удалось сделать ее увеличенную копию.
На следующий день сначала Карл заглянул ко мне на мойку и насмешливо поинтересовался, нравится ли мне работа. Я не знал, что ответить, и молча пялился в листочки, лежавшие рядом. Потом явился Кляйншмидт и потребовал перечислить три основных сорта винограда, из которых производились немецкие белые вина.
– «Рислинг», «Мюллер-тургау» и «Сильванер».
– А теперь три французских сорта!
Подумав минуту, я тихо произнес:
– «Шардоне», «Пино блан», а третье не знаю.
– Слыхал ответы и получше, – прокомментировал старший официант. – А теперь три сорта винограда для белых вин Испании и Италии!
Без понятия. Я молчал и краснел от стыда.
Кляйншмидт заорал так, чтобы было слышно всем на кухне:
– Боже мой, да ты вообще осел. Ничегошеньки не знаешь! Сиди тут, в своем вонючем, мокром, дерьмовом углу.
Он запретил мне попадаться ему на глаза до тех пор, пока я не вызубрю винную карту. А дальше повел себя так, словно ничего не случилось: мило беседуя с Карлом, ушел в ресторан. Весь остаток дня я не проронил ни слова.
Уже в трамвае по пути домой я медленно начал приходить в себя. Во мне снова заговорило мое упрямство. Переступив порог квартиры и закрыв за собой дверь, я громко произнес: «Больше никто никогда не посмеет разговаривать со мной в таком тоне. Никто и никогда». И набрал номер телефона своей новой подружки Кати.
С Кати мы познакомились на дискотеке. Она работала секретаршей, была очень ласковой и достойной девушкой. Почти сразу после знакомства я поведал ей о своей слепоте. Она отреагировала сдержанно, но выказала заинтересованность во мне. Просто гениально. Уже с самого начала она понимала, когда и какая помощь мне требовалась, а в каких ситуациях я мог обойтись и без нее.
Хотя была поздняя ночь, Кати незамедлительно приехала ко мне. Несколько часов страницу за страницей она зачитывала вслух перечень винной карты. Уснули мы только под утро. Через два часа Кати нужно было вставать на работу. Но она смотрела на это с улыбкой. Так повторялось несколько ночей. Если бы не Кати, моя карьера в пятизвездочном отеле завершилась бы уже через несколько дней. А через неделю я знал наизусть всю винную карту.
Эта стратегия была самой отвратительной за все годы моей слепоты. Я так искусно сыграл роль простофили, что в награду меня направили на мойку и полировку столового серебра.
Сегодня, спустя двадцать лет, после нескольких несложившихся отношений, я жалею, что не остался с Кати. Жалею, что тогда не осознавал: она – лучшее в моей жизни. Кати понимала меня с полуслова, с ней было легко – замечательная женщина и редкий человек. Я любил ее, но иногда мне с ней было скучно. Тогда я становился нетерпимым, избегал ее, даже изменял. Что подтверждало, как теперь я понимаю, не столько мое мужское начало, сколько мою незрелость. В любых отношениях бывают периоды затишья. И только на этом основании делать вывод, что твоя половинка – скучный, неинтересный человек, верх безрассудства. Не говоря уже об интрижках на стороне.
В двадцать лет я еще не был столь умен. И не только из-за отсутствия жизненного опыта, но и из-за того, что моими советчиками были алкоголь и наркотики. Кто балуется наркотиками, воспринимает мир в искаженном виде.
1992 год во многих отношениях стал для меня переломным. Я начал нюхать кокаин. Будучи стажером, я не мог позволить себе столь дорогое удовольствие, но став официантом и получая чаевые, вышел на новый уровень. Не секрет, что в ресторанной среде «белая дама» имеет немало почитателей. Кроме того, я глотал экстази. Когда выпадало два выходных кряду, случалось, что я зависал на сорок восемь часов.
Таблетки, порошок и спиртное стали моими спутниками. Моим девизом было – «только удовольствие, а о завтрашнем дне подумаю завтра». Конечно же, в своем угаре я был не одинок. Тем не менее моя ситуация отягощалась тем, что, во‐первых, я дополнительно заправлялся еще и антидепрессантами, а во‐вторых, делал это не из чистого удовольствия, а чтобы забыть, что я почти слеп и мне приходится это скрывать. И в‐третьих, мысли о завтрашнем дне меня все равно не оставляли. Я всегда вовремя являлся на смену.
