В больнице я попросил дать мне отдельную палату, но, как оказалось, меня и так положили бы отдельно. Собственно, это привилегия пациентов, оплачивающих свое пребывание здесь, но в особо тяжелых случаях допускались исключения. Врачи были уверены, что третий цикл физически окажется еще более изнуряющим. Я попросил докторов и сестер как можно меньше беспокоить меня в следующие недели и никого из посетителей ко мне не пускать. Кроме того, не нужно удивляться, если я не буду разговаривать несколько дней. Мне нужна максимальная концентрация.
Наши отношения с болезнью в течение месяца неоднократно менялись. Сначала я не хотел с ней мириться, потом воспринимал ее как некую несправедливость, она вселяла в меня ужас. Некоторое время я пытался с ней бороться и, наконец, готов был уже сдаться. Ни одна из этих линий поведения не принесла успеха. Моя новая стратегия заключалась в том, чтобы перехитрить ее.
Шаг первый: заключить союз с болезнью. В дневных и ночных разговорах – часто я разговаривал вслух – я эмоционально сблизился с болезнью. Словно она – мой новый друг, я рассказывал ей о себе, слушал ее историю, изучал ее характер. И чем глубже я проникал в ее суть, тем больше узнавал о собственных слабостях.
Шаг второй: разорвать дружбу. Пункт за пунктом я перечислял, почему мы не подходим друг другу и почему не можем быть вместе. Болезнь ластилась ко мне, угрожала, неистово кричала, но я не поддался. Она обещала измениться, молила дать ей еще один шанс – я был непреклонен. Мы разговаривали и разговаривали, пока и ей не стало ясно, что у нас нет совместного будущего. Я ушел. Она осталась. Мы попрощались навсегда.
А тому, кто возвращается к жизни, нужен чемодан, полный радости, жизненной энергии и перспектив.
Это может звучать дико, даже безумно. Но фокус в том, что это сработало. Моя психика пришла в норму, меня реже рвало, я даже начал понемногу есть, поэтому отпала необходимость кормить меня искусственно. Постепенно свеча моей жизни вновь разгоралась. Теперь я готов был к третьему шагу.
Я жадно планировал дела на грядущие недели и месяцы. Представлял счастливые картинки нашей с Лаурой жизни, обдумывал, что и как усовершенствовать в нашем бистро, рисовал в своем воображении встречу с гостями и работниками кафе. В затылке пульсировала мысль: кто едет в отпуск зимой, берет с собой лыжный костюм. Кто отправляется в путешествие летом, берет с собой пляжные плавки. А тому, кто возвращается к жизни, нужен чемодан, полный радости, жизненной энергии и перспектив.
Последним шагом моей стратегии значился успех. Я восстановился на удивление быстро. С середины ноября мне уже можно было подолгу прогуливаться в парке. Однажды дождь лил ручьем. Я запрокинул голову, чтобы почувствовать на лице частые удары крупных холодных капель. Неописуемое, прекрасное чувство.
Скоро меня выписали – не окончательно, потому что требовалась еще одна операция. Мы с Лаурой не думали об этом. На голове потихоньку отрастали волосы, однако каждую неделю я брился наголо. И по сей день поступаю так. Это напоминает мне о времени, когда удалось избавиться от спутника, которого послала мне смерть.
Само собой разумеется, я еще находился на больничном, но уже вовсю работал в бистро. Дела у нас шли очень хорошо. Многие забронировали столики на Рождество. По ночам мы с Лаурой разгребали завалы в счетах. Цифру за цифрой она диктовала мне со счетов и чеков. Наконец я реконструировал события прошедших месяцев. Потом я нанял налогового консультанта, в чьи обязанности вошло регулярно составлять смету.
Шестого декабря 1994 года, в мой двадцать пятый день рождения, в восемь часов утра меня снова вкатили на каталке в операционную. На операцию, во время которой в целях безопасности мне должны были удалить лимфатические узлы в довольно обширной области живота, отвели восемь часов. Сам главный хирург собирался оперировать. Я знал, что операция рискованная, но под скальпелем в руках такого важного человека чувствовал себя в безопасности. Когда он снова подошел ко мне, я уже находился в палате интенсивной терапии. За моей головой пиканье медицинских приборов сливалось в эдакий причудливый камерный концерт.
Двадцать третьего декабря я вышел из больницы. Лаура купила рождественскую елку, нарядила ее, и мы провели Сочельник при свете свечей. На душе было легко. Мы были счастливыми и измотанными. Уже на второй день Рождества мы открыли бистро. Я осторожно оделся – большой шрам на животе еще побаливал. Завернувшись в толстое зимнее пальто, я медленно прогуливался перед входом в бистро то в одну, то в другую сторону. Промозглая стужа пробиралась сквозь одежду. Я балдел от этого.
Мой рождественский подарок – жизнь.
Новый год мы встречали с нашими гостями. В полночь мы все подняли бокалы и чокнулись. Дождавшись, когда просвистит последний фейерверк, я один пошел домой. Когда Лаура утром легла в постель, я еще не спал. Я посвятил прошедшие несколько часов прощанию со старым годом. Лаура прижалась ко мне, и мы уснули мирным сном.
5. Сегодня. На ошибках учатся
Почему рак? Почему я? Почему опять я? Рак в двадцать с небольшим лет, причем особо тяжелой формы. Другие в молодости становятся близорукими – я почти ослеп. У других аппендицит или воспаление миндалин – у меня сразу рак. Почему, почему, почему?
Все, кто поддается таким мыслям, попадают в беличье колесо, из которого нет выхода. Бесконечные вопросы приводят к самоуничижению. «Болезнь – это знак судьбы, сигнализирующий о том, что жизнь надо менять». Или: «Господь наказывает тебя за грехи». Постоянно слышишь, как люди так или иначе объясняют себе, почему именно они тяжело заболели. Не думаю, что самобичевание способствует выздоровлению.
Конечно же, я тоже спрашивал себя: «Почему?» И конечно же, тут же находил тысячи объяснений: я пахал как вол. Днем в отеле и в бистро, ночью – дома, вечно зубрил какие-то планы, меню, винные карты, уроки, высчитывал бухгалтерский баланс. В гостинице метил на должность начальника отдела. Более того, я беспрестанно был начеку, чтобы никто не догадался о моей слепоте. Все это стоило мне больших усилий. Кроме того, я частенько прикладывался к бутылке. Я мог ночи напролет работать и столько же пить. Можно было бы сказать, что рак был расплатой за варварское отношение к своему организму и душе.
Но я не собирался в связи с этим грызть себя и меняться. Это значило бы отрицать самого себя. Я сам выбрал свой путь, он меня устраивал, несмотря на все неудобства. Поэтому после последней операции я постепенно стал возвращаться к прежнему образу жизни.
Сократить нагрузки? Только физические. Того же придерживаюсь я и по сей день. Пока ноги меня носят, я буду двигаться вперед. Пока бьется мое сердце, я буду предаваться радостям жизни со всей страстью. Единственное, о чем я немного жалею, что не отнесся более серьезно к выпивке.
Чем ломать голову над «почему», гораздо продуктивнее задаться вопросом: шанс на что дала мне болезнь? Но по-настоящему я задумался над этим много позже. Чем дальше в прошлом оставалась болезнь, тем яснее мне становилось, что после третьей химиотерапии я был более позитивно настроен, чем вообще до болезни. Поскольку мне довелось оказаться на пороге смерти, теперь я жил на полную катушку. Более того, поскольку однажды мне удалось собственными силами выкарабкаться из опасной ситуации, я был уверен, что и впредь смогу это сделать. Во всяком случае, я уже был к этому подготовлен.
