Они были не особо сложными, но я все-таки наделал ошибок. Сердце бешено колотилось, в голове крутилась мысль: считывающее устройство перевернет мою жизнь.
Еще большее удивление испытал я на следующий день. Нас привели в компьютерный класс, где собирались проверить, как мы умеем работать на компьютере. Сначала я запаниковал. Я никогда не сидел за компьютером. Да и зачем? Я все равно ничего не видел ни на клавиатуре, ни на экране. Я еле смог его включить. Остальные уже давно вводили данные, только и слышно было, как пальцы нажимают клавиши и раздается странный металлический голос.
– У меня не получается. Помогите мне, пожалуйста, – наконец обратился я к учителю, и мне стало вдвойне стыдно: за свое невежество и за истеричный тон.
Тихо гудя, компьютер запустился. Я почти прилип к монитору – только так я мог разглядеть флажок на голубом фоне.
– Расслабьтесь. Я все вам сейчас покажу, – сказал учитель.
Он нажал какие-то кнопки на клавиатуре, шрифт на экране увеличился, раздался голос, как на других компьютерах.
– Слушайте внимательно. Компьютер расскажет, что делать.
Как завороженный слушал я голос робота, который описывал, что где находится на рабочем столе. Я осторожно нажал одну кнопку, компьютер сказал:
– Ха.
Я осмелел и теперь беспорядочно стучал по клавишам, слыша:
– Бэ-Бэ-Ха-Шесть-Вэ-Вэ-Три-Е-Эс.
Сердце замерло. Что за гениальное изобретение! Задание заключалось в том, чтобы перенести цифры с листочка в электронную таблицу. Я сунул листок в устройство считывания, потом ввел поочередно все цифры в компьютер. Электронный голос комментировал каждое мое нажатие. Я снова обратился к учителю:
– Как вы считаете, смогу я научиться писать письма в этой программе и составлять счета?
– Само собой. Она для этого и предназначена. Слепые и слабовидящие могут выполнять в ней все ходовые операции.
Я опять чуть не расплакался. Двадцать лет я мечтал научиться работать на компьютере. Это всегда казалось мне невозможным, и вот теперь стало само собой разумеющимся. Мне казалось, что передо мной открываются новые двери. За ними я видел класс, а в нем себя, читающего учебники с помощью считывающего устройства, пишущего сочинения в компьютерной программе для слепых. А потом – что за розовое будущее: я – управляющий отеля, выполняю свою работу без чьей-либо помощи, сам читаю, сам пишу, сам считаю и составляю сметы.
Грезы о чудесном будущем постоянно разбивались о жестокую реальность. Я открыл для себя невероятные возможности, но в остальном две недели, проведенные в учреждении для инвалидов, были самыми мрачными в моей жизни.
Мне сообщили, что у меня хорошие результаты тестов, а потом:
– Мы рекомендуем вам пройти курс офисного менеджера по продажам или телефониста.
Воздушные замки были разрушены.
– Но у меня уже есть профессия. Может, есть возможность развиваться дальше в сфере гостиничного бизнеса?
– Чушь. Вы слишком больны для этого, – возражал педагог.
Слова его ранили, но еще оскорбительнее был тон, каким они были сказаны. Словно люди в учреждении все как один – глупенькие дети.
Делай это, не делай то! Молчи, будь послушным! Не противься! Радуйся, что о тебе заботятся. Один ты не справишься. Согласись, ты слаб! Примерно такая атмосфера царила там. Это было унизительно. Еще этот гонг четыре раза в день: один раз к подъему, три раза к приему пищи. Еда была невкусной. Маленькие комнатки стерильными. Безропотное смирение обитателей. Жить не хотелось.
В первые дни я вызывал такси и ездил в фитнес-клуб тренироваться. Потом не осталось ни сил, ни желания. Вечера я просиживал с соседями по общежитию. Мы убивали себя. Когда другие уходили спать, я пил один. Примерно через неделю я стал подумывать о самоубийстве. Поскольку терять мне было нечего, я без утайки высказал педагогам все, что думал о них. Как всегда, они меня не услышали, но, оглядываясь назад, я не виню их – о чем разговаривать с пьяным. На заключительную беседу я явился трезвым, но с таким же успехом мог приползти на четвереньках: никто не верил в меня, в мое будущее без этих курсов.
А потом, что за розовое будущее: я – управляющий отеля, выполняю свою работу без чьей-либо помощи, сам читаю, сам пишу, сам считаю и составляю сметы.
Вечером я позвонил Тине. Она радостно сообщила:
– Представляешь, тебя принимают в Колледж индустрии гостеприимства. Ты будешь учиться!
– Нет, я не могу. Не потяну. Я – инвалид.
Из учреждения я вышел совершенно разбитым человеком.
Тем временем Тину назначили директором, теперь ее рабочий день стал длиннее и напряженнее. Однако она находила время для меня и прилагала максимум усилий, чтобы возродить во мне оптимизм. Алекс и Энди тоже подбадривали меня, так что я вновь поверил, что смогу учиться. Я сходил в пенсионный фонд. Там осудили мое нежелание сотрудничать. Когда я сообщил, что принят в колледж, инспектор не скрыл своего скептицизма. Но при содействии Тины я продолжал бомбардировать фонд письмами и телефонными звонками, чтобы выбить финансирование своего обучения.
Через несколько недель эпопея с обследованиями повторилась. За последнее время зрение упало еще больше. В конце концов меня признали «лицом с тяжелой формой инвалидности».
На что же мне купить технические средства, необходимые для учебы? Социальных выплат хватало только на оплату жилья и питание. На компьютер и считывающее устройство мне требовалось более тысячи евро. Тогда я обратился к окулисту и попытался через фонд медицинского страхования выбить себе нужное оборудование. Врач предупредил меня, что процесс этот долгий и требует терпения. Я связался с фондом через несколько недель, и мне сказали: «Имейте терпение, позвоните через два месяца».
До начала семестра я заручился поддержкой моего нового друга Томаса, который согласился провожать меня до колледжа. Томас уже несколько месяцев снимал квартиру в том же доме, что и я. Однажды мы разговорились, и оказалось, что мы коллеги: Томас работал старшим официантом в одном гамбургском отеле. Он заканчивал раньше, чем Тина. Мы допоздна сидели у меня на балконе, травили анекдоты и смеялись до одури. И на серьезные темы мы тоже разговаривали. Как и у меня, у Томаса было тяжелое детство, проблемы с наркотиками. Он долго боролся с зависимостью.
Примерно через неделю я стал подумывать о самоубийстве.
Глядя на то, как много я пью и не пьянею, он молчал, но я чувствовал, что это его беспокоит. Однажды он спросил, употребляю ли я еще что-то. Я не ответил. Я не мог признаться ему, какую кучу таблеток регулярно глотаю.
Сегодня я думаю: я был форменным алкоголиком и наркоманом. Я месяцами мог жить без выпивки и лекарств – это были периоды, когда мне казалось, что у меня есть перспективы, что я на подъеме, что я чего-то стою. Потом наступала фаза дезориентации, злой рок преследовал меня, я чувствовал себя бесполезным. Тогда я не просыхал, пока не наступали какие-то перемены в жизни.
