– Можно плавать по каналам на буксире и отвозить людей в больницы или вроде того. Либо здесь, либо в Центральном парке.
– Черт, Айдельба. Там же черт-те что творится.
– Я знаю, но буксир у меня что кремень. Даже если утонет, все равно будет торчать из воды.
– Не при таком приливе.
– Ну, значит, не утонет. А если плавать в средней части каналов, то получится переместить очень много людей. Просто стать гигантским вапо.
Владе вздохнул. Он знал, что Айдельба не откажется от идеи, если та уже пришла ей в голову.
– Давай возьмем твоих ребят. Ты уверена, что они пойдут?
– Да, черт возьми.
Они разбудили Табо и Абдула, которые сказали, что как раз думали, что Айдельба вот-вот это предложит. Затем они спустились к служебной двери под крытым переходом в Северное здание, откуда можно было выйти точно над поверхностью воды, все еще на пятнадцать-двадцать футов превышавшей высоту при максимальном приливе. Айдельба со своей командой потянула за тросы со стороны запада, пока буксир не повернулся в канале боком, после чего они смогли запрыгнуть на его нос и подняться на мостик.
За ту минуту, что они пробыли под дождем, они успели промокнуть до нитки. К тому же грохот под открытым небом стоял невероятный. Они не слышали друг друга, даже когда кричали друг другу в уши, пока не забрались на мостик и не закрылись внутри. И даже открыть и закрыть дверь мостика стоило неимоверных усилий и было осуществимо лишь благодаря тому, что они находились между двумя крупными зданиями. Зато когда все были внутри и закрыли дверь, можно было снова общаться, крича. Табо включил двигатели, и все почувствовали, как те завибрировали, хотя никто и не мог услышать их шум.
Итак, они вышли в бурю. Только вести по каналам такое широкое и протяженное судно, как этот буксир, было очень трудно. Это было возможно только благодаря наличию нескольких двигателей и винтов по обоим бортам судна, а также рулей, которые позволяли прибавлять ход в любых направлениях и с любой из сторон буксира. Хватит ли этого, чтобы противостоять ветру и волнам, можно было узнать только в процессе.
* * *
Оказавшись в пустом Мэдисон-бачино, они повернули на юг, что стоило Айдельбе и ее команде немалых усилий: включения моторов на полную мощность, выворачивания рулей и перекрикиваний на берберском. Волны уносили их на север, и они врезались бы кормой в один из причалов с северной стороны бачино, но причалов там больше не было. Когда же они выбрались в канал, то ветер, казалось, дул уже с юга.
Плыть четко по ветру было легче, чем поворачивать поперек ему, так что они пересекли бассейн и снова повернули налево и, двигаясь со скоростью не более пяти миль в час, прошли по 23-му каналу на восток.
Им на руку играло два обстоятельства, которые, однако, по мнению Владе, казались довольно неожиданными. Во-первых, каналы были настолько узкими и мелкими, что вода в них могла донимать их лишь брызгами и пеной, но никак не большими волнами. Волны, по сути, сдувало или разбивало, прежде чем те поднимались. Во-вторых же, течение шло по каналам прямо, как сама манхэттенская электросеть. На авеню, которые они пересекли, было сильное южное течение, а в направленных с востока на запад улицах – либо западное, либо никакого, только кружение на месте. Справиться с подобным буксиру было по силам.
Судно продвигалось по этой бурной воде, словно гиппопотам или бронтозавр, разрезая ее, при этом само практически не раскачиваясь. Ветер воздействовал на буксир заметнее, чем вода, но, пока они шли на восток или на запад, здания защищали их, а когда на юг или на север – то они либо двигались точно навстречу ветру, либо были подгоняемы им. Таким образом, они ощущали толчки, которые доставляли хлопот только в момент поворота на перекрестках. И каждый из этих поворотов становился настоящим испытанием и сопровождался перекрикиваниями на берберском. Требовалась вся мощь бортовых сопел, чтобы нос не уводило на север, когда они пытались попасть в канал авеню: приходилось включать на максимум и носовое, и кормовое сопла в противоположных направлениях, чтобы заставить буксир выполнить поворот. Несколько раз они задевали бортом здания, иногда довольно сильно, но в этих случаях буксир просто отплывал на середину канала, и они двигались дальше.
– Ты можешь выйти и помочь ребятам на борту? – спросила у Владе Айдельба.
Владе кивнул, сделал глубокий вдох и вышел с мостика через дверь со стороны севера. И, мгновенно промокнув, перестал слышать все, кроме самой бури. Он не мог расслышать даже собственных мыслей, хотя прежде ему казалось, что такого и быть не может. Поэтому он перестал даже пытаться думать, но перед этим крепко обвязал вокруг пояса ремень, что дала ему Айдельба. Тот был на карабине и соединялся с веревкой, привязанной к ушку в передней части рулевой рубки, так что сам Владе оказался привязан к буксиру, как альпинист или верхолаз на башне.
Когда они вошли в Ист-Вилладж, то увидели картину разрушения города так живо, как еще не видели прежде. Небоскребы Уолл-стрит были в порядке и, может, даже давали некоторую защиту лежащим ниже районам. Но меньшие и более старые здания к северу и востоку от даунтауна, между кружащими ветрами и штормовым приливом, пострадали серьезно. Все происходило так, как о подобном рассказывали по радио и как сами они не раз видели в облаке: здания рушились на глазах.
Люди были в отчаянии. Пока буксир проходил по Второй авеню, они махали Владе из разбитых окон и даже просто лежали на плоских крышах. Владе указывал путь – левее, правее, – а Айдельба со своими ребятами подводила буксир к зданиям, и люди запрыгивали на борт, иногда с высоты в десять и более футов, отчего многие, конечно, травмировались. Часто они, выбираясь из разбитых окон, поднимались по бортовым ступенькам проходящего мимо буксира. Случалось, перебирались с импровизированных плотов, приносимых по воде с подветренной стороны.
Все эти беженцы промокли и продрогли, многие истекали кровью. У некоторых были явные переломы, у других – порезы и синяки. Многие находились в шоке. Это была тяжелая ночь, а день до этого – того хуже, и сейчас буксир представлялся им первой возможностью добраться до укрытия.
Палуба на буксире была открытая, но Владе запускал людей под высокий гакаборт, а тех, кто пребывал в наихудшем состоянии, отправлял в каюты под мостиком, хотя ему и не нравилось постоянно открывать двери. Спустя какое-то время он поднялся к мостику, дернул дверь с подветренной стороны и громко захлопнул ее за собой.
– Ближайшая отсюда больница – это Белвью, – прокричал он Айдельбе, хотя такая громкость уже не была необходима.
– А больница Центрального парка что?
– Нет! Там нельзя высадить людей – уличные причалы наверняка разрушены.
– Тогда куда?
– Больница Белвью на углу 26-го и Первой авеню, – ответил Владе.
– Белвью? Разве она не психиатрическая?
– Ну, университетская аж на углу 32-го и Парк-авеню.
– Идем туда.
