Замолчав, она принялась сверлить его взглядом. Жуть: верховенство закона в лице крупной темнокожей женщины. Жуть так жуть. А еще самое очевидное и естественное в мире явление. И неизбежное. Неумолимое. Бежать некуда – отовсюду экстрадируют. Она просто выжидала, ощущая, что, несмотря на глубокое изнеможение, запаса терпения ей хватит надолго.
Его угрюмость сменилась раздражительностью.
– Как я уже сказал, мы работаем на людей, владеющих этим зданием, – сказал он.
– И кто же это?
– Зданием управляет «Морнингсайд Риэлти».
– Но это просто компания-посредник. А кто владелец? Мэр? Гектор Рамирес? Генри Винсон?
Видеть удивление на лицах людей всегда приятно. Пять минут назад этот человек считал Джен просто местным копом. Сейчас в его голове проводились нужные связи и делались выводы. Может быть, он уже лучше помнил встречу с Джен на лодке в даунтауне.
Она охватывала весь город. Она знала, что он работает в Нижнем Манхэттене. Они оба осознают, что у обоих есть в этом городе дела и покрупнее. А значит, они могут пересечься вновь, и может быть, в суде.
Джен указала на диван и снова села. Мужчина уселся напротив.
– Не Винсон, – сказал он. – Его бывший партнер.
Теперь настал черед Джен удивляться:
– Вы имеете в виду Ларри Джекмана?
Мужчина кивнул, посмотрев ей прямо в глаза. Он больше не удивлялся. Он понимал, что вышел через Нарроус и его теперь уносило в океан. Джен могла понадобиться ему как псевдосоюзник, мало ли как сложится. Он приказал своим людям отступить, он ответил на ее вопросы. Его люди никого не убили – наверное. Да, здесь определенно было что сказать в его пользу. И это немаловажно. Она ободряюще кивнула, давая понять, что он в самом деле может выйти из всей этой ситуации, избежав последствий.
– Когда он начал работать в правительстве, – начал мужчина предельно осторожно, – то передал это здание и некоторые другие активы в слепой траст. С Эшером он теперь общается только через третьих лиц. Но мы все это время были его охраной.
Джен уже начинала думать, что эта ночь могла и не обернуться полной катастрофой, когда снаружи раздались выстрелы.
Все, кто был в холле, насторожились. Джен огляделась, увидела вооруженных людей, которые стояли рядом.
– Давайте в этом не будем участвовать, – твердо проговорила она. – Останемся здесь. Что бы там ни происходило, оно может разрешиться без нас.
– Серьезно? – переспросил мужчина.
– Серьезно. Вот что я вам скажу: защищайте здание. Изнутри.
– От кого защищать?
Джен пожала плечами:
– Неважно. – В этот момент у нее просигналил браслет, она посмотрела на него. – О, – сказала она, – а это Национальная гвардия.
Ж) Амелия
Вот она, во всей своей огромности, – непропорциональность усилий. Слишком много энергии, слишком много денег. Вся сказочная мощь небоскребов, телефонов, прессы – все используется, чтобы создавать ветер и приковывать людей к их тяжелой судьбе.
Сказал Ле Корбюзье
Расширение неравенства доходов является определяющим вызовом нашего времени. Мы выявляем обратную зависимость между долей дохода, приходящейся на богатых (верхние 20 процентов), и экономическим ростом.
Отметил Международный валютный фонд
В июле 1930 года судья, назначенный по делу двадцати двух бродяг, арестованных за то, что спали в Центральном парке, дал каждому по два доллара и отправил обратно – спать в парк. Тогда по всему парку стояли лачуги, все с кроватями и стульями, при этом в семнадцати из них имелся дымоход.
Декалб-авеню была заполнена празднующими, которые окружали машины, не давая им ехать, будто при наводнении. На улицу пробрался крупный темнокожий полицейский, который храбро пытался разогнать всех, чтобы восстановить движение, когда кто-то внезапно бросился к нему и обнял. Толпа сгрудилась вокруг – и каждый пытался его обнять, в огромном любовном единении. Он стал смеяться.
Тим Крайдер, ночь выборов 2008 года, Бруклин
На следующий день, 8 июля 2142 года, Амелия Блэк пролетела над долиной реки Гудзон, возвращаясь домой.
Для нее буря прошла относительно легко. Ее склонность попадать в происшествия, скорее врожденная, чем приобретенная, на счастье, не повлекла ничего серьезнее, чем отлет на дирижабле перед приходом урагана. Глупо, конечно, но она не придавала значения прогнозам, не осознавала их важности. Как только Владе ей позвонил, они с Франсом сделали все верно – еще и транслируя происходящее для своей аудитории, которая выросла в ту же минуту, когда стало известно, куда она загнала себя на этот раз. Амелия Непутевая снова взялась за свое, Амелия Ошибающаяся опять в беде, Амелия Ветроголовая даже не удосужилась проверить погоду, ха-ха, и так далее.
Но с того момента, как Владе предупредил ее об опасности, она направила «Искусственную миграцию» на полном ходу на север, и хотя максимальная скорость в штиль не превышала пятидесяти миль в час, сейчас, при растущем попутном ветре, дирижабль довольно скоро достиг городка Хадсон, штат Нью-Йорк, который Амелия про себя называла Гудзоном-на-Гудзоне. Там она сумела привязать воздушное судно к одной из мачт института Марины Абрамович
[131], названного в честь одной из своих героинь. Когда дирижабль оказался привязан, его так интенсивно заколыхало, что это могло само по себе сойти за перформанс. Амелия поначалу решила остаться на время урагана в гондоле – привязавшись к креслу и скача как наездник в родео, как сама Марина в одном из ее опасных и поразительных перформансов. «Я оседлаю бурю!» – сказала она своим зрителям. Но, несмотря на дух основательницы, зависший над институтом, чтобы воодушевить Амелию на это предприятие, нынешние кураторы заведения, сославшись на прогноз, настояли на обратном. Добавив при этом, что рады остановке Амелии над их институтом, но не хотели бы, чтобы ее забило там до смерти на глазах у миллионов облачных зрителей. Марина на это пошла бы, признали они, но, учитывая стоимость страховки, не говоря уже о постановлениях советов директоров, инвесторов и о законах против подвергания опасности детей и умственно отсталых, ей, пожалуй, предпочтительнее было не идти на это самоубийство.
– Я не умственно отсталая, – возразила Амелия.
– Мы не уверены, что ткань твоего дирижабля выдержит ветер в 160 миль в час. Пожалуйста, не пренебрегай нашим гостеприимством, укройся у нас.
– Вообще-то дирижабль у меня прочный.
В итоге Амелия с некоторым трудом выбралась из гондолы, чуть было не оказалась раздавленной под ней, а потом наблюдала, как бурю пережидал Франс. Сама же она комментировала происходящее из стен института. По иронии судьбы, когда пришла буря, в институте все окна на северной стороне моментально высосало наружу, и всем, кто был внутри, пришлось с шумом и криками спрятаться в подвал, тогда как Франс и «Искусственная миграция» преодолели натиск лишь с некоторыми деформациями, будучи привязанными восьмью прочными канатами к восьми креплениям, а также к не менее надежной мачте. К тому же Франс выполнял синхронизированные контртолчки, противодействуя трепетаниям «Искусственной миграции». Тем не менее дирижабль многократно ударялся о землю, но каждый раз тут же отталкивался и вытягивался на привязи, но оба эти движения непрерывно смягчались микрозапусками двигателей, которые с изяществом выполнял Франс. Поэтому Амелии было бы безопаснее в гондоле, чем в каком угодно здании. Комментируя убедительное изображение «Искусственной миграции», мерцающей, будто перевоплощающейся под ударами непогоды, Амелия указала на очередное достоинство дирижабля, а также на преимущество принципа гибкости и приспособляемости, решительно превосходящего принцип жесткости и несгибаемости.
