– Это вы можете сами узнать, – ответил мистер Хёкстер. – Но я бы не советовал. Вы, ребята, слишком шустрые для учебы. Еще станете умирать со скуки и наживете себе неприятностей, а неприятностей у вас и без того хватает.
– О чем это вы? Нет у нас никаких неприятностей.
Но Франклин, Владе и Шарлотт уже переплавили их монеты и теперь управляли деньгами, которые выручили за золото. А Франклин особенно настаивал, чтобы теперь, когда ребята куда-то отправлялись, обязательно брали с собой браслет. Всегда, без исключений.
– И вообще, – говорил он, – я считаю, что идея надеть вам браслеты на ноги, как у тех, кого сажают под арест, – это очень хорошая идея. Не сомневаюсь, что инспектор Джен могла бы принести нам парочку таких. Тогда вы точно их не забудете, и даже если сбежите, чтобы где-нибудь себя убить, мы будем знать, как вы это сделали.
– Ни в коем случае, – возразил Роберто. – Мы свободные граждане республики!
– Да вы понятия не имеете, кто вы. У вас же нет свидетельств о рождении, верно? Боже, да у вас даже фамилий нет. И кстати, Роберто, откуда у тебя вообще появилось имя, если ты стал сиротой еще младенцем и рос один?
Роберто упрямо посмотрел на него:
– Я Роберто Нью-Йорк, из рода Нью-Йорк. Докмейстер называл меня воришкой
[140], и я думал, что меня так и зовут, а потом один парень рассказал мне про Роберто Клементе
[141]. И я решил, что буду Роберто.
– А сколько тебе тогда было?
– Мне было три года.
Франклин покачал головой:
– Удивительно. А ты, Стефан?
– Я Стефан Мелвилл де Мэдисон.
– Вы находитесь под опекой этого здания. Или, может быть, ОВНМ. Шарлотт оформила вас юридически. Поэтому если захотите выйти, то как минимум возьмите браслет.
– Хорошо, хорошо, – уступил Стефан. («Потом мы всегда сможем его отключить», – объяснил он позже Роберто, предвосхищая его упреки.)
– А пока я буду выходить с ними, – заявил мистер Хёкстер. – Мы выйдем и посмотрим, как там все изменилось после бури.
– Мы собираемся охотиться на ондатр!
Франклин кивнул:
– Хорошо. Мистер Хёкстер будет вашим электронным браслетом.
– Я и в самом деле очень привязан к моим друзьям, – признался старик, покачав головой, словно считал это вредной привычкой.
– А вот интересно насчет нашего золота, – заметил Роберто. – Вы пытаетесь запереть нас здесь, а сами держите наше золото в стороне от нас.
– Нет-нет, – ответил Франклин. – Ваше золото принадлежит вам. По крайней мере то, что от него осталось. Оно лежит у Владе в сейфе, чтобы вы не смогли сделать из него большое ожерелье и уплыть в нем на своей лодке. С ним все хорошо. Даже более чем. И вы сами это знаете. Спасибо индийскому Центробанку. А я часть тех денег, что они мне выплатили, использую, чтобы зашортить жилье, и теперь вы богачи. К тому времени, как я закончу, вы будете примерно в пятьдесят раз богаче, чем были, когда у вас только появилось золото. Единственный вопрос состоит в том, останется ли еще кто-нибудь, чтобы все вам выплатить.
– Круто.
– Я хочу взять золотой дублон, сделать в нем дырочку и повесить на шею.
– Кажется, там гинеи, а не дублоны, но разве вы не слышали тех историй о мальчиках, которым воры отрезали головы из-за золотых ожерелий?
– Нет. – Ребята задумались. – А такое бывает?
– Конечно, это же Нью-Йорк, забыли?
– Ладно тогда, но я все равно хочу одну монетку. Буду носить в кармане.
– Это можно. Если будешь ходить с браслетом, мы всегда сможем найти твое тело.
– Идет.
И они продолжили пропевать все буквы алвафита. Теперь они пели всякий раз, когда хотели, чтобы мистер Хёкстер перешел к чему-то более увлекательному, чем просто чтение.
Сегодня, когда Франклин Гэрр ушел в Клойстер, мальчики с помощью песни уговорили мистера Хёкстера на водную прогулку по городу.
* * *
Их лодка была на ходу, и они принялись слоняться по соседним каналам, разглядывая, как там шли дела. Ураган посрывал все листья, так что террасы и крыши выглядели голыми, а многие из каналов до сих пор были засорены всяким хламом. Но ребятам удавалось проходить по большинству из них, а городские бригады как раз вовсю их прочищали. Вокруг стоял сырой овощной запах, и многие из тех, кто находился в каналах, носили защитные маски. Мистер Хёкстер фыркнул, увидев это.
– Знали бы они, что лишают себя необходимых питательных веществ и полезного для себя микробиома.
Как они выяснили, самыми живучими из растений оказались деревья в горшках, которые просто попа́дали от ветра, и теперь достаточно было их поднять и досыпать им немного земли. Эти деревья выглядели потрепанными, но несломленными – как сам город, сравнил мистер Хёкстер.
Выше, в межприливье, все смотрелось поистине убого. В районе 50-й улицы, куда успел дойти штормовой прилив, теперь находилась беспорядочная груда мусора. Мистер Хёкстер сказал, что все это напоминало баррикады из «Отверженных»: рамы, ставни, стулья, корпуса лодок, мусорные баки, поддоны, ящики, контейнеры, множество веток, корней и даже целые деревья. Этот протяженный риф затруднял путь из Нижнего Манхэттена на сушу, так что теперь было любопытно наблюдать, как рабочие бригады сосредотачивали усилия на отдельных каналах авеню, чтобы наладить функционирование плавучих причалов – на Десятой, Шестой, Пятой и Лексингтон-авеню.
Тут и там были люди – они что-то искали либо просто проживали свое лето. Жители убежищ слонялись повсюду, облаченные в лохмотья. Будто все разом превратились в Гека и папашу, а город – в улицу Фанди при отливе.
– Почему они не заняли башни в аптауне? – спросил Стефан у старика.
– Они пытались, но не вышло.
– И что? – продолжил Роберто. – Это была всего одна ночь! А если они будут пытаться каждый день?
– Им это в голову не придет.
– Почему?
– Они называют это гегемонией.
– Хватит уже этих словечек!
Хёкстер рассмеялся:
– А вот и не хватит! Устроим войну слов! Это, кажется, греческое.
– И что оно значит?
– Гегемония… Оно значит, хм-м… значит согласие людей на то, что над ними доминируют, такое согласие, при котором на них не приходится постоянно наставлять оружие. Даже если с ними плохо обращаются. Они просто с этим живут.
– Но это тупо.
– Ну, мы же социальные животные, как вы бы, наверное, сказали.
