Спустя некоторое время она вернулась в кабину, где благоразумно скрылась от ветра. Я же сидел на корме и одним пальцем покручивал рулевое колесо.
– Шампанского? – предложил я.
– Тебе не следует пить за рулем, – сказала она.
– Ты будешь пить за нас обоих.
– Когда подойдем к суше. Или бросим якорь. Потом.
В воздушном кармане кабины все звучало приглушенно – и мотор, и ветер, и соприкасание крыльев с поверхностью воды. Здесь можно было общаться, чем мы и занялись. Побережье Джерси, низкое, осеннее, не пестрело яркими новоанглийскими цветами, но было окрашено в вялые бурые тона. Ураган, похоже, оборвал все листья и здесь. Все Восточное побережье было явно затоплено, оно выглядело таким и до наводнений, а теперь и подавно. С нашей точки обзора создавалось ощущение, будто суша на этой планете – нечто второстепенное.
Шарлотт позвонили, и она ответила. Затем, прикрыв рукой динамик и посмотрев на меня, прошептала одними губами: «Федэкс».
– Да, уже еду. На лодке. С моим лодочником. Да, капитаном моей яхты. Всем членам конгресса выдают яхты, разве ты не знал?.. Да, знаю… Слушай, ты говорил, тебе понадобится помощь конгресса. Так вот, я уже там… Нет, конечно, нет. Но я там не одна. Я общалась с новыми членами, и многие из них сходятся со мной во мнении. И это логично, да? Потому что час настал… Надеюсь, ты прав. Я, конечно, попробую… Да, черт возьми, разумеется, мы тебя поддержим. Просто держи президента в курсе, и все получится. Ты будешь здесь ключевой фигурой. Ведь это касается фискальной политики.
Потом она надолго вслушалась. Через некоторое время поставила палец на микрофон своего браслета и тихонько пояснила:
– Приводит кучу причин, почему он не может этого сделать. Он трусит.
– Расскажи ему про Полсона
[152], – предложил я.
– О чем ты? Что там про Полсона?
Я быстро, в общих чертах изложил ей историю, и она кивнула.
Когда я замолчал, она убрала палец с микрофона. И вдруг ее взгляд посуровел, и голос изменился вместе с ним.
– Слушай, Ларри, я все понимаю, но это не имеет значения, – резко проговорила она. – Понимаешь? Не имеет. Сейчас тебе пора проявить смелость и сделать все правильно. Это твой момент, и, если ошибешься, второго шанса у тебя не будет. А люди это запомнят. Помнишь Полсона, Ларри? Его запомнили как труса и подонка, потому что, когда вся система была на волоске, он уехал в Нью-Йорк и сказал своим друзьям, что собирается национализировать «Фредди Мак» и «Фэнни Мэй»
[153], хотя перед этим только что сказал всем остальным, что не будет этого делать. И его друзья продали свои доли, пока те еще что-то стоили, а остальные понесли убытки. Что? Да, если бы он в это тоже вложился, это была бы инсайдерская торговля, но так он просто помог друзьям. И сейчас все помнят о нем только это. И все. Больше ничего. Главное, за что тебя запоминают, – это твой самый важный шаг. И тебя тоже запомнят за такой, Ларри. Но если он будет неудачным, это все. Так что сделай все правильно.
Она вслушалась в ответ своего бывшего, а потом коротко усмехнулась:
– Да не за что. В любое время! Потом еще поговорим. Давай, поступай правильно.
Она отключила связь и ухмыльнулась мне. Я ухмыльнулся ей.
– Жесткая ты, – оценил я.
– Да, я такая, – ответила. – И он этого заслуживает. Спасибо за эту историю.
– Мне она показалось подходящей.
– Так и есть.
– Так, значит, ты теперь советник председателя Федрезерва!
– Моего Федэкса, – уточнила она. – Хотя ему нравится иметь возможность меня игнорировать. Я говорю ему, что делать, – он игнорирует. Все как раньше.
– Но в этот раз он тебя послушает, да?
– Посмотрим. Мне кажется, он поступит так, как его вынудят обстоятельства. А я лишь проясняю ему, какие они, эти обстоятельства. Вернее, ты проясняешь.
– Из твоих уст это звучит намного убедительнее.
– Интересно почему?
– Потому что ты реалист, и он это знает.
– Может быть. Он думает, у меня поехала крыша за все эти годы, что я проработала в городе.
– Но ведь оно так и есть, да?
Она засмеялась.
– Да, конечно. Пожалуй, мне захотелось шампанского.
– Наконец-то.
Я включил автопилот и отошел к люку в каюту. Проходя мимо нее, я быстрым движением взъерошил ее растрепанные волосы.
– Должны же у кого-то быть идеи, – проговорил я из каюты.
– Я думала, они у тебя, – крикнула она в ответ.
– У меня они были, – сказал я, вернувшись. – Но то, о чем ты говоришь последнее время, мне незнакомо. Поэтому мне и кажется, что это не мое. Скорее что-то в духе Карла Маркса.
– Если бы. – Она фыркнула. – Тут в лучшем случае Кейнс. Но это нормально, мы ведь живем в кейнсианском мире, каким он всегда и был.
Я пожал плечами:
– Он был трейдером, да?
Она рассмеялась:
– Мне кажется, все люди трейдеры.
– Вот в этом я не очень уверен.
Я снял фольгу и открутил проволоку с бутылки – та была очень старомодная и очень французская, – направил ее пробкой в сторону и выстрелил в океан. Налил Шарлотт бо́льшую стеклянную кружку, а прежде чем передать ей, сделал глоток сам.
– Твое здоровье, – проговорила она и чокнулась кружкой о бутылку, которую я все еще держал в руках.
Позже, когда она выпила примерно полкружки, а я вернулся за руль, где стал просто наблюдать за автопилотом, ей снова позвонили.
– Кто это? О-о! Да, спасибо большое. Очень рада вас слышать. Да-да, жду с нетерпением. Сейчас такое интересное время, да… Да, верно. Мы были женаты в молодости, а сейчас мы дружим. Да. Он очень хороший. Да. – Она рассмеялась, будто впав в эйфорию, и я подумал, что ей ударило в голову шампанское, но затем понял, кто это, должно быть, звонил. – Ну, он оказался настолько гениален, что нам пришлось развестись. Да, из них. Это было похоже на ядерный распад. Но это было давно. А сейчас мы общаемся, да. Мне кажется, он мыслит правильно. Да, у нас многочисленная группа в палате, да и в сенате, думаю, тоже. Что? Суд? Разве вы еще не назначили весь состав?
Я расслышал смех в ее телефоне – знакомое хихикающее сопрано.
– Хорошо, буду с нетерпением ждать встречи. Спасибо еще раз за звонок.
Телефон выпал у нее из рук на скамейку, она молча уставилась на побережье Джерси, затем на океан.
– Президент? – спросил я.
