– А вы что, ребята? – спросила Амелия. – Переберетесь на свой солончак?
– Не знаем, – смущенно ответил Роберто. – Шарлотт хочет, чтобы мы присматривали за ее комнатой, пока она работает в Вашингтоне. Но там слишком тесно для двоих, и она часто бывает здесь, поэтому мы еще не знаем, что делать. Может, встанем в очередь на другую комнату в Мете. Переезжать в аптаун мне не хочется. И вообще уходить с воды не хочется.
– Мне тоже, – поддержал Стефан.
– Что ж, хорошо, – отозвалась Амелия. – Значит, побудем соседями еще какое-то время. А вообще, может, хотите отправиться в путешествие со мной? Вокруг света за восемьдесят дней?
Стефан, Роберто и мистер Хёкстер переглянулись и ответили:
– Да.
Ж) Гражданин
Город – это воплощенная мечта, сбывшееся видение. И благодаря собственному образу он разрастается.
Питер Конрад
Место, где встречаются все стремления мира, чтобы составить одно – огромное верховное стремление, мощное, как всасывание земснаряда.
Генри Луис Менкен
К чему говорить более?
Мелвилл
Лопнувший пузырь, застывшая ликвидность, кредитный кризис, обвал финансовой системы, напоминающий мел-палеогеновое вымирание
[156] и вызывающий отчаянные мольбы о правительственной помощи, – все это походило на новую постановку какого-то старого плохого бродвейского мюзикла. По книге должно быть так: представители финансовой сферы обращаются к правительству: «Дайте денег, не то вся экономика рухнет». Конгресс, полагая, что их казначеи с Уолл-стрит знают, о чем говорят – ведь дело касается всех этих непонятных финансовых тайн, – соглашается раскошелиться. Стандартная практика со множеством примеров, и поскольку госдолг и без того огромен, то это можно считать просто очередным подобным случаем. Конечно, это не значит, что здесь подойдут какие-либо старые или новые госпрограммы. И при этом придется еще сильнее ужесточить и без того строгие меры, совершенно связать правительство по рукам и ногам. Но сейчас нужно было свести баланс госбюджета и просто не потерять здравый смысл.
Все как всегда! Но в январе 2143 года новый конгресс приступил к работе на волне ощущения, что в этот раз все должно быть иначе. Новые планы и модные словечки буквально висели в воздухе. В феврале 2143 года председатель Федрезерва Лоренс Джекман и министр финансов – оба, конечно, ветераны Уолл-стрит – встретились с руководителями крупных банков и инвестиционных фирм, набравших множество займов и теперь летящих под откос. Последних предложили спасти, выделив до четырех триллионов долларов при условии, что они отдадут казне свои акции на сумму, эквивалентную той, что будет ими получена. Поскольку сумма требовалась огромная, государство в таком случае должно было стать крупнейшим акционером и соответственно получить контроль над этими финансовыми организациями. Доли прежних акционеров предполагалось сократить, а держателей долгов тоже сделать акционерами. Таким образом вкладчики оказывались полностью защищены, а будущие прибыли доставались Министерству финансов согласно доле его участия. И если получатели помощи в какой-то момент желали выкупить государственную долю обратно, то соответствующие сделки подлежали переоценке.
Иными словами, условием спасения была национализация.
О, сколько тогда было мучительных воплей возмущения и ужаса! «Голдман Сакс» отказался, и Минфин тотчас объявил его неплатежеспособным и обеспечил срочную продажу его имущества «Бэнк оф Америка», точь-в-точь как случилось с «Меррилл Линч» столетием ранее. После этого Минфин и Федрезерв желали всем отказавшимся компаниям удачи в прохождении процедуры банкротства.
В этот момент могло произойти существенное бегство капитала, но центральные банки Европейского союза, Японии, Индонезии, Индии и Бразилии также были заняты тем, что спасали свои финансовые индустрии, национализируя их. Нельзя было с уверенностью заявить, что для бегущего капитала подвергнуться национализации в какой-либо из этих стран было лучше, – если, конечно, где-то еще оставался капитал, который мог «убежать», ведь ценность бумаг в такие панические моменты имела склонность испаряться. Тем временем представители китайского центробанка вежливо отметили, что вмешательство государства в частные финансы зачастую приносит пользу. Подобные действия оказывались успешными на протяжении последних трех-четырех тысяч лет, из чего следовало, что государственный контроль над экономикой был, очевидно, лучше, чем его отсутствие. К тому же это шел год Кролика, а кролики, естественно, были очень продуктивными!
Наконец, предложение Минфина и Федрезерва принял «Ситибанк», а за ним и все остальные банки и инвестиционные фирмы. Так большинство финансовых организаций превратилось в находящиеся в частной собственности коммунальные предприятия.
Конгресс, воодушевившись этой победой государства над финансистами, немного потерял голову и в короткий срок принял так называемый «налог Пикетти» – прогрессивный налог, взимаемый не только с доходов, но и с капитальных активов. Его уровень колебался от нуля на активы стоимостью менее десяти миллионов долларов до двадцати процентов на активы стоимостью от миллиарда и более. Чтобы не допустить бегства капитала в налоговые гавани, была также принята норма о штрафах за подобные бегства, и максимальная его ставка была установлена как при Эйзенхауэре – 91 процент. Норма вступила в силу, бегство капитала прекратилось, государства по всей планете почувствовали, что власти у них стало больше. Всемирная торговая организация столь же быстро приняла ряд изменений, среди которых оказались ужесточение валютного контроля, усиление поддержки труда и охраны окружающей среды. Таким образом, неолиберальный мировой порядок несколько изменился.
Новые налоги и национализация финансовых организаций значили, что вскоре американскому правительству придется столкнуться со здоровым профицитом. Всеобщее здравоохранение, бесплатное высшее образование, заработная плата не ниже прожиточного минимума, гарантированное трудоустройство, год обязательной национальной службы – все это не только прописали в законах, но и профинансировали. Здесь названы лишь самые значительные из множества предложенных идей, поэтому, пожалуйста, не стесняйтесь добавлять в список те, что больше нравятся вам. Именно так делал каждый, кто ощутил себя представителем народной власти. Весь этот политический энтузиазм и успех вызвали резкий рост потребительского доверия, который оказывал наибольшее влияние на поведение рынка, и теперь, по иронии судьбы, по всей планете возникали бычьи рынки
[157]. Для определенной части населения это было очень обнадеживающе, а учитывая произошедшие изменения, эта часть как раз и нуждалась в том, чтобы ее обнадежили. То, что уверенный и процветающий народ станет благом для экономики, оказалось для них приятным сюрпризом. Разве такое можно было предположить?
