– Так президент правда такая спокойная, ты думаешь?
– Думаю. Мне кажется, она гнет жесткую линию. И она прогрессивная, насколько это возможно для американского президента.
– То есть не слишком.
– Да, но это тоже важно. Я бы ее поставил в один ряд с Франклином Рузвельтом, Джонсоном и Эйзенхауэром.
– Это все президенты XX века. Здесь можно и Линкольна добавить.
– Да, наверное, если будет повод. Если ей придется действовать в критической ситуации. И мне кажется, ей хочется такой возможности.
– Гражданской войны из-за рабства?
– Ну, какого-то современного эквивалента этому. Я имею в виду, какие-то крупные проблемы. И неравенство, как известно, одна из них. Так что да, думаю, она очень хотела бы сделать что-то серьезное.
– Интересно. – Шарлотт задумалась. – Думаю, раз уж человек оказался достаточно глупым, чтобы стать президентом, он захотел бы сделать и что-то серьезное.
– Пожалуй, да. Соблазн велик. Я имею в виду, ты бы не подумала: «Ну, раз я теперь президент, то буду действовать осторожно и надеяться, что ничего не случится». Не подумала бы, так ведь?
– Не знаю, – призналась Шарлотт. – Это лежит как-то за пределами моих размышлений.
– И когда медитируешь, никогда не задумываешься, что бы сделала, если бы стала президентом?
– Нет. Определенно нет. Но это же ты на нее работаешь. Тебе и надо об этом думать. У нас многие считают, что глава Федрезерва – это одна из ключевых должностей.
Он удивился:
– Мне лестно думать, что ты можешь быть среди тех, кто так считает.
– А как же? Ты ведь меня знаешь.
– Ну да, вроде того.
– Да, знаешь, думаю. Наверное, мы стремились к справедливости тогда, в молодости. Это нас обоих касалось, да?
Он кивнул, глядя на нее с легкой улыбкой. Его идеалистичная бывшая по-прежнему здесь. Он отхлебнул кофе.
– Но потом я влез в финансы.
– Но это же был шаг к власти, верно? К политической экономике, а значит, к власти, а значит, ты так и стремишься к справедливости. Или можешь к ней стремиться.
– Тогда я так и думал, наверное.
– А я всегда это видела. И всегда тебя за это уважала.
– Спасибо. – Он снова улыбнулся.
– Люди лезут в финансовую сферу по разным причинам. Некоторые хотят просто заработать денег, я не сомневаюсь, но ты никогда таким не был.
– Да, пожалуй, не был.
– Я хочу сказать, сейчас же ты федеральный служащий. Значит, зарабатываешь какую-то мелочь по сравнению с тем, что мог бы.
– Это правда. Но мне нечего вообще беспокоиться из-за денег. Так что я не уверен, заслуживаю ли уважения только из-за этого. Зато можно сказать, что власть в определенных случаях интереснее денег. Когда у тебя достаточно денег, например. Такое можно видеть сплошь и рядом.
– Знаю. Но, как бы то ни было, ты уже глава Федрезерва, а это круто.
– Это интересно, врать не стану. И может, круто тоже. У меня такое чувство, будто я должен иметь больше возможностей, чем у меня есть. Как будто Федрезерв управляет собой сам или им руководит рынок или сам мир, а я просто сижу и думаю: давай, Ларри, сделай что-нибудь, измени что-нибудь, но что или как – это как минимум неочевидно. Во-первых, многое зависит от Совета управляющих, от региональных советов. Это не такая уже исполнительная система.
– Да?
– Не такая, как мне хотелось бы. Я чувствую себя больше каким-то советником, чем кем-либо еще.
Шарлотт задумалась над этим.
– Но не просто советником – советником президента и Конгресса.
– Тоже правда.
– А если ситуация станет критической, например если наступит финансовый кризис, то от твоего совета, может быть, будет зависеть все.
Он рассмеялся.
– Тогда мне нужно надеяться, что кризис наступит!
Шарлотт тоже рассмеялась – теперь обоим вдруг стало весело.
– Они бывают раз в десятилетие или около того, так что ты должен быть готов.
– Да, наверное.
Они поговорили на другие темы – о старых друзьях и знакомых тех времен, когда они были вместе. Они оба поддерживали отношения с одним-двумя и теперь делились новостями.
И так пришли к теме о Генри Винсоне.
На самом деле нет. Для Шарлотт было совершенно несвойственно спрашивать Ларри о ком-либо из его знакомых по финансам. Она никогда этим не интересовалась, а Ларри не стремился делиться подробностями своих взаимодействий с ними. Бо́льшая часть этой его жизни проходила после того, как они расстались. Так что ей нужно было еще подумать, как лучше поднять эту тему. Но она нашла способ – якобы заговорить о самом Ларри и возможном конфликте интересов, чтобы он предположил, что она просто пытается выяснить, не наживет ли он себе проблем из-за своих успехов. Это вполне укладывалось в их обычные отношения.
– Тебе когда-нибудь приходилось сталкиваться по работе со старыми партнерами, регулировать их компании? – спросила она.
Он чуть сдвинул брови – обычно-то она такого не спрашивала, – но потом поморщился, будто поняв, что снова оказался ей нужен. По крайней мере, она надеялась, что он подумал именно об этом.
– Я же не глава Комиссии, – указал он, словно парировав выпад.
– Я знаю, но Федрезерв же определяет ставку, а от нее уже зависит все, так? Значит, кто-нибудь из твоих старых партнеров может иметь выгоду от решений, которые ты принимаешь.
– Конечно, – ответил он. – Это естественно для моей работы. По сути, я влияю на всех, с кем когда-либо работал.
– Значит, и на Генри Винсона тоже? А вы же разошлись совсем не гладко?
– Да не особо.
Теперь он смотрел на нее с некоторым подозрением. Он покинул «Адирондак» после того, как совет директоров назначил Винсона генеральным. Однажды он ей признался, что перед советом стоял выбор: либо он, либо Винсон, и на некой конкурсной основе предпочтение отдали Винсону. Ларри оставили финансовым директором, но после такого поражения делать в этой компании ему было особо нечего, тем более что Ларри не нравились многие решения Винсона. Поэтому он ушел и основал собственный хедж-фонд, добился некоторых успехов, а потом был назначен главой Федрезерва – тому способствовала его старая сокурсница по юридической школе, а теперь президент США. Винсон тоже добился успехов в «Адирондаке», а потом и со своим собственным фондом – «Олбан Олбани», после того как сам ушел из «Адирондака». Так что можно сказать, что все закончилось хорошо и оба остались в выигрыше. Как это бывает. Так Ларри и объяснил ей сейчас.
– И все равно, наверное, приятно указывать ему, что делать?
Ларри рассмеялся.
