Третья группа экологов, очевидно, считала, что медведей следует выпустить на острове Южная Георгия, и Амелия держала курс на юг, так, чтобы этот остров хотя бы был на виду, просто на всякий случай. Там было гораздо теплее, это даже не полярный регион, здесь намного меньше морского льда, поэтому она посчитала, что ученые, выступавшие за этот вариант, в споре уступят. Если они уже решили бросить вызов естественному порядку настолько, чтобы переселить белых медведей в Южное полушарие, то, казалось, их, по крайней мере, следовало высадить в полярном регионе.
* * *
Когда дирижабль пролетел к востоку от Южной Георгии, что заняло целый день, Амелия почувствовала облегчение: не пришлось высаживать на него медведей. Остров был огромным, с крутыми утесами и там, где его не покрывал снег и лед, зеленым или окутанным облаками, создававшими над ним пухлую шапку, напоминавшую Амелии струйные потоки воздуха, бушевавшие над Гималаями. Выглядел остров очень грозно и совершенно не был похож на западный берег Гудзонова залива. Несомненно, куда лучше медведям было бы жить на антарктическом полуострове.
Звери, похоже, успокоились и мирно сидели в своей зоне. Их побег и остальные приключения, произошедшие с ними, усмирили их и заставили принять свою участь. Некоторые из этих медведей неоднократно нападали на людей в Черчилле и побывали там в медвежьей тюрьме, поэтому вряд ли их беспокоило нынешнее заключение само по себе – скорее волновало ощущение движения дирижабля, несомненно, тревожное для всякого медведя, которому прежде не доводилось летать. Чем бы ни объяснялась их прежняя неугомонность, сейчас они были довольно спокойны. Почти все они проходили перед рентгеновским аппаратом, и по снимкам их скелетов врачи смогли заключить, что переломов у медведей не оказалось. Все шло хорошо.
Через два дня после пролета над Южной Георгией они достигли восточного побережья Антарктического полуострова. Море покрывали отколовшиеся льдины и более высокие обломки ледников, которые часто были кремово-голубого или зеленого оттенка и имели странные плавные формы. И как на морском льду, так и на горизонтальных кусках айсбергов лежали десятки, а то и сотни тюленей Уэдделла. Амелия немного опустила дирижабль, чтобы получше все рассмотреть и поснимать для шоу. Тогда на льду стали видны следы крови, по большей части плацентарной; многие из самок тюленей Уэдделла, похожие на слизней, выложенных на листе белой бумаги, недавно родили, и их потомство (малое, но не слишком) ютилось рядом с ними и сосало молоко. Это была мирная и, можно даже сказать, буколическая картина.
– Вау, вы только посмотрите, – сказала Амелия своим зрителям. – Полагаю, для этих тюленей станет ударом, когда мы приведем к ним хищников, которых они не знали прежде, но зато медведям, знаете ли, это понравится. Да и тюленей постоянно подъедают косатки и, может быть, тигровые акулы или кто-то вроде того. Ой, простите, морские леопарды. Хм-м, интересно, смогут ли медведи питаться и морскими леопардами? Наверное, будет серьезное противостояние. Думаю, мы это еще узнаем. Мы, как всегда, расставим камеры и будем следить за тем, что происходит. Такое ведь случается впервые в истории! Белые медведи и пингвины в одной среде! Удивительное зрелище, если так подумать.
Когда дирижабль приблизился к берегу, Амелия поинтересовалась вслух, получится ли у них точно сказать, где заканчивается морской лед и начинается снег, лежащий на суше; впереди все было белым, за исключением нескольких черных скал вдалеке. Но когда они сместились еще на юго-запад, она увидела, что это несложно: вдоль побережья тянулись черные утесы, а снег за ними отличался оттенком, был более кремовым, что ли, и резко восходил к черным скалам, что возвышались на суше. В море лед был изломан, виднелось много расщелин, где плескалась черная вода, – полярные моряки называли такие проходами. И пока они летели над морем, Амелия смотрела вниз и визжала от восторга: там показалась стая косаток, чуть более темных, чем сама вода, с белыми вспышками по бокам, заметными только когда они, изгибаясь, выпрыгивали над поверхностью. Их было много – штук тридцать. Стая.
– Ого! – воскликнула Амелия. – Надеюсь, мы не упадем в воду, ха-ха! Не то чтобы я вообще хотела упасть. Эй, кто-нибудь, какая здесь черная вода! Вы только гляньте! Небо голубое, и я думала, что цвет океана – это просто отражение неба. Но здесь вода черная. Ну совсем черная. Я надеюсь, картинка это передает и вы видите, о чем я говорю. Интересно, чем это объясняется?
Ее редакторы в студии довольно быстро предположили, что вода выглядела такой черной потому, что дно здесь находилось очень глубоко, даже рядом с берегом; а еще в ней не было ни минералов, ни органических материалов, поэтому можно было смотреть очень глубоко, туда, куда не проникал солнечный свет. Таким образом, с воздуха было видно не что иное, как сама чернота океанских глубин!
– О боже, это та-а-ак трипово! – воскликнула Амелия. Это была одна из ее характерных фразочек, казавшаяся спорной – то ли как приевшееся старомодное клише, то ли как обаятельный амелизм, но, как бы то ни было, Амелия не могла ее удержать – просто говорила то, что чувствовала. Черный океан под голубым небом! Та-а-ак трипово! Они больше не были в Канзасе. И это была еще одна полезная фразочка. Потому что в Канзасе они оказывались крайне редко.
В действительности же это было только начало. Чем ближе они подбирались к самому полуострову, тем более крупным и диким тот оказывался. Утесы и обнаженные пики заметно чернее океана, тогда как снег ослепительно-белый, как безе. Подножье скал покрывала белая филигрань, выглядевшая так, будто там разбились и в тот же миг застыли волны; вероятно, это служило результатом того, что волны выплескивались в воздух и каждая добавляла тонкий слой воды, позже замерзавшей, к тому, что там уже было, и эти арабески отличались серым оттенком от белого гладкого безе, покрывавшего поверхность над утесами. В глубине суши, может, километрах в десяти – расстояние определить было трудно, – из бело-голубой поверхности торчали черные пики, снег был кремово-белым, ледяные поля – голубыми, изборожденными трещинами. Эти-то голубые участки оказались обнаженными кусками ледников, редких здесь, но все еще огромных по размерам.
Это и был их пункт назначения, сообщили Амелии. Она полетела в глубь материка, чтобы получше рассмотреть черные пики, большей частью погруженные в воду и похожие на размытые пирамиды. В их черных формах имелись горизонтальные полосы красной породы, в которых кое-где виднелись червоточины.
– Черная порода – это базальт, а красная – долерит, – повторила Амелия сообщение своих редакторов. Она сначала слушала их, а потом говорила то же самое, но своими словами, такова была ее обычная манера. – Эти пики – часть хребта Вегенера, названного в честь Альфреда Вегенера, геолога, который указал, что Южная Америка хорошо сочетается с Западной Африкой, а это позволяло предположить наличие континентального дрейфа. А я всегда замечала это в детстве! Над ним же люди посмеялись, но, когда теория тектонических плит подтвердилась, его реабилитировали. Это было как «Оу! Разуйте глаза, народ!». Вот и я думаю, что иногда стоит обращать внимание на очевидные вещи. Я же постоянно так делаю, верно? Хотя и не знаю, назовут ли потом горный хребет в мою честь.
