Владе подплыл к теплому контейнеру и выстучал старинный сигнал приветствия – «Собачий вальс». А потом приложил ухо к поверхности контейнера.
И через несколько мгновений услышал, как постучали в ответ. Три коротких, три длинных, три коротких. Сигнал SOS, не иначе. Наверное, единственное, что теперь в этом мире передавалось с помощью азбуки Морзе.
– Вызывайте полицию, – сказал он остальным.
Розарио выплыла вдоль старых ступенек, ведущих в метро, к поверхности. В сумке у нее лежало радио, и по нему она позвонила – остальные слышали ее по рации.
Полиция прибыла примерно через пятнадцать минут, хотя казалось, что времени прошло больше. Когда на патрульном катере отключился двигатель, все четверо поднялись к поверхности и рассказали о своей находке.
Полицейские, как выяснилось, уже сталкивались с подобными случаями. Они попросили ныряльщиков спуститься и подтянуть туннель к ним, что Владе с Джимом и проделали. Затем подсоединили к клапану туннеля воздушный шланг и накачали его под завязку, так, что он заполнил бо́льшую часть старого входа в метро. После этого подключили к внутреннему цилиндру водяной насос и выкачали цилиндр досуха. Их насос казался ничтожным в сравнении с тем, что был у Айдельбы, но его хватило, чтобы быстро опустошить внутреннее пространство туннеля, которое и так было почти сухим изначально. Когда все это было проделано, двое полицейских спустились в туннель. Один нес сварочный пистолет и гарнитуру.
После этого Владе с остальными поднялись на катер и принялись ждать. Они поглядывали, не приближается ли к ним какое-нибудь другое судно, хотя зрение после пребывания под водой у них ослабло и шансы что-то увидеть были невелики. Они ведь еще и время от времени ныряли, чтобы убедиться, что поблизости нет никаких подводных аппаратов. Потому что они могли это сделать, а полицейские нет, так что Владе и Джим, беспокойно осматриваясь, сторожили у контейнера, лишь ненадолго всплывая. Но к контейнеру никто не приближался. Когда Розарио позвала, они всплыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как полицейские выбираются из туннеля, помогая подняться по лестнице двоим бородатым мужчинам. Очутившись под открытым небом, мужчины остановились и огляделись вокруг. Они щурились, будто кроты, и прикрывали глаза козырьком ладони.
В) Тот гражданин
Бывает еще рынок рынков.
Дональд Маккензи
Темные омуты глубоко под водой. Темные омуты в экономике, скрытые пулы. Неконтролируемые и неучетные. По оценкам, втрое превышающие официально учтенные. Биржи не рекламируются, здесь не дают пояснений для посторонних. И все непрозрачно даже для тех, кто это организует.
Придите на такую биржу и посмотрите, что́ там предлагается за меньшую цену, чем обычно. Купите этого побольше в надежде, что это именно то, чем должно быть, а потом возьмите и продайте по официальной цене. Наносекунда – это миллиардная доля секунды. Вот как быстро происходит торговля. Предложение, возникающее у вас на экране, отражает не настоящее, а представляет какой-то момент в прошлом. Или, если вы так уж хотите настоящего, это высокочастотные алгоритмы, которые действуют в актуальном будущем, то есть в том, где они могут сработать быстрее, чем вы сами. Они действуют поперек технологической линии перемены даты, работают в следующем настоящем, и когда вы предлагаете купить что-то, то это могут сначала купить, а потом продать по бо́льшей цене. Высокочастотные торговые алгоритмы могут реагировать на котировки быстрее, чем люди вообще будут замечать их изменения. С любой сделки в скрытом пуле что-то имеют высокочастотные вторженцы. Это косвенный налог, навязываемый самим облаком.
Жидкость испарилась. Прошла фазовое превращение, став газом. Превратилась в газ, стала неощущаемой. Стала метафизической.
По этой причине большинство движений капитала происходит вне поля зрения и не регулируется, оставаясь в своем собственном мире. Две трети от всего объема, но это только по оценке – может быть и больше. Триллионы долларов в день. Может, даже квадриллион, то есть тысяча триллионов долларов. А некоторые люди, если хотят, могут вытащить часть этих испарившихся денег из скрытых пулов и вновь сделать их жидкими, придать текучести, а потом позволить затвердеть, купив что-то в реальной экономике. В реальном мире.
В этом случае, если вы считаете, что знаете, как устроен мир, задумайтесь хорошенько. Вас обманули. Вы не знаете, не понимаете, вам никогда не раскрывали всего. Простите, но так и есть.
Но если вы думаете, что банкиры и финансисты этого мира знают больше вашего, то вы снова ошибаетесь. Эту систему не знает никто. Она развивалась втайне ото всех, пока не стала гиперобъектом, случайной мегаструктурой. Ни один человек не в состоянии познать ни одну из этих мегаструктур, не говоря уже о мегамегаструктуре, которой является вся мировая система в целом, система всех систем. Банкиры сами в молодости были трейдерами. Они хватают тигра за хвост и едут на нем туда, куда он везет, возглашая, что летят на лодке с гидрокрыльями. Профессиональная сверхуверенность. С возрастом многие из них зарабатывают себе кучу денег и уже чувствуют печенкой (иногда в буквальном смысле), что изнурены, и тогда они уходят и берутся за что-то новое. Финансы – это не призвание на всю жизнь. Небольшой процент финансистов превращается в провидцев, и их считают мудрецами. Хотя на самом деле они не так уж мудры. Тот, кто прохлаждается в джунглях, не увидит всей местности. К тому же они не великие мыслители. Высокочастотная торговля – это случайность, череда совпадений. Кто это понимал – так сразу уходил. Потому что в аптауне было слишком мало идей. Даже великие мыслители не могут знать всего – они тоже невежественны, хватаются за подробности возникающей ситуации, в любом случае непостижимой, и дают свои разрозненные комментарии. Их чересчур впечатлил Ницше, величайший философ, но непоследовательный писатель, который разрывался между гениальностью и вздором. С тех пор этим оправдывается любая подобная беллетристическая мишура. Его подражатели напоминают в лучшем случае Рембо, который бросил писать в девятнадцать лет. И независимо от псевдоглубокомысленности чьего-либо прозаического стиля это система, которую невозможно познать. Она слишком велика, слишком темна, слишком сложна. Вы застряли в тюрьме, которую сами себе устроили, в лабиринте, погруженном глубоко в темный омут. Это к слову о беллетристической мишуре.
Впрочем, в Нью-Йоркской бухте есть и другие темные омуты. Они находятся за морской травой, растущей в устьях городских каналов, глубже, чем способен достать любой алгоритм. Потому что жизнь не всегда укладывается в алгоритмы, это клубок зеленых фитилей, цветение витальных сил. Ничто из придуманного нами не может сравниться по сложности с экосистемой этой бухты. Старые канализационные люки на дне каналов извергали жизнь из глубины. Жизнь течет вверх и вниз, вместе с приливами и отливами. Среди рыб и водорослей плодятся саламандры, лягушки и черепахи. Над ними, на бетонных утесах, гнездятся птицы – те, кто выиграл от законов, регулировавших минимальные расстояния между небоскребами. Законы те действовали между 1906 и 1985 годами. В Верхнюю бухту заплывают полярные киты, здесь у них рождаются детеныши. Малые полосатики, финвалы, горбатые киты. По лесам внешних боро рыскают волки и лисицы. По площадям аптауна в три ночи бродят койоты, властелины космоса. Они охотятся на оленей, которых всегда и везде много, и избегают скунсов и дикобразов, которые странствуют по округе совершенно неприкаянные. Рыси и пумы прячутся, как дикие кошки, которыми они и являются, а количество одичавших кошек разрослось непомерно. Канадская рысь? Я называю ее манхэттенской. Она питается новоанглийскими кроликами, американскими зайцами, ондатрами и водяными крысами. А по центру всей сети устий плавает «мэр муниципалитета» – бобер – и деловито застраивает заболоченную местность. Бобры – лучшие застройщики. Выдры, норки, пеканы, хорьки, еноты – все эти граждане населяют мир, который строят бобры. А вокруг плавают тюлени и морские свиньи. И кашалоты, которые входят в Нарроус, словно океанские лайнеры. Белки и летучие мыши. Черные медведи.
