Они все вернулись, будто прилив, будто поэзия… В общем, прошу, смени меня, о дух славного Уолта:
Потому что жизнь незыблема,
Потому что жизнь шире уравнений, сильнее денег, сильнее оружий, ядов и плохой политики зонирования, сильнее капитализма,
Потому что Мать-Природа бьет последней и Океан силен, а мы живем только здесь и больше нигде, а Жизнь упряма и ее нельзя убить.
Вот Жизнь и стремится нырнуть в ваши темные омуты, Жизнь стремится разрушить ограды и вернуть общины,
О темные омуты денег, законов и квантиоценочной глупости, вы, сверхпростые алгоритмы жадности, отчаянные простаки, жаждущие услышать историю, которую сумеете понять,
Жаждущие безопасности, избавления от неопределенности, контроля над волатильностью, о несчастные боязливые придурки,
Жизнь! Жизнь! Жизнь! Жизнь стремится надрать вам задницы.
Г) Инспектор Джен
Европейцу эти колоссы кажутся либо банальным, бессмысленным, зловещим свидетельством материальной цивилизации, либо новым удивительным достижением искусства. А я часто думал: может быть, восприятие зависит не только от первого впечатления? Я думал, что произойдет в то мгновение, когда он прильнет к поручню: покажутся ли колоссы просто хламом, вроде каких-нибудь стопок ящиков, или распадутся на суперкомпозиции?
Уилл Ирвин
Пешеход погиб при падении карниза со здания.
Примерно в четыре часа пополудни инспектору Джен позвонил Владе:
– Алло, мы нашли ребят, которых похитили в садах.
– Да ну! И где они были?
– В Бронксе. Я там поднимал кое-что со дна и заметил теплое пятно на старой станции Сайпресс. Потом вернулся со старыми друзьями-подводниками, мы нырнули и получили сигнал SOS – от людей, которые сидели там в контейнере, – и полицейские приехали на катере, вскрыли контейнер и вытащили их.
– Ну и ну! – изумилась Джен. – Где они сейчас?
– На полицейском причале на 123-й. Сможете с ними там встретиться?
– Конечно, смогу. С удовольствием. Я же переживала за этих ребят.
– Я тоже.
– Отлично сработали.
– Скорее просто повезло. Но мы же их заберем обратно, да?
– Уж наверняка. Когда они дадут показания, я постараюсь привезти их сама. Да, а они уживутся в той капсуле со стариком, как думаете?
– Я могу поселить Хёкстера в другой, прямо рядом с ними.
– Звучит неплохо. Тогда до вечера.
Джен договорилась взять катер и попросила сержанта Олмстида поехать с ней. Сама сев за управление, она двинулась на север по Мэдисон. Пользуясь привилегиями полицейского судна, чтобы проскакивать через перекрестки, она добралась до участка на пересечении 123-й и Фредерик-Дуглас.
Там обе жертвы похищения проходили восстановление в медпункте. Двое мужчин среднего возраста. Уже после душа и переодетые в гражданское. Один из них, Ральф Маттшопф – каштановые волосы, редеющие на макушке, примерно шести футов
[92] ростом, с кобелиным взглядом, худощавый, за исключением небольшого животика, – сидел на стуле и пил кофе, беспокойно поглядывая по сторонам. Второй, Джеффри Розен – низенький, одичалый, с треугольной головой, поросшей мелкими черными кудрями, – лежал на кровати, и к запястью была прикреплена капельница. Вторую руку он запустил в волосы и тараторил что-то другим людям, находившимся в палате.
Джен, присев на стул, стала вставлять в эту нервную болтовню свои вопросы. Но очень скоро стало понятно, что они не смогут сильно помочь раскрыть загадку своего исчезновения. Прежде чем похитить, их вырубили. При этом, вероятно, им дали какое-то «молоко забвения», потому что о самом похищении они ничего не помнили. После этого они жили в том контейнере, ели вроде бы два раза в день – еду им подавали через щель в двери. В какой-то момент Розен заболел, и Маттшопф оставил об этом сообщение на подносе, и после этого им вместе с едой дали таблетки, которые Джефф и принял. Наступившие за этим провалы в памяти, очевидно, объяснялись новой порцией «молока забвения». С тех пор от своих похитителей пленники ничего не слышали.
– Сколько мы там пробыли? – спросил Джефф.
Джен сверилась со своим браслетом.
– Восемьдесят девять дней.
Двое мужчин, широко раскрыв глаза, переглянулись. Наконец, Маттшопф покачал головой.
– По ощущениям дольше, – сказал он. – Как будто, ну не знаю… пару лет.
– Не сомневаюсь, – ответила Джен. – Слушайте, когда медики с вами тут закончат, можно я подвезу вас домой? В Мете все о вас беспокоятся.
– Это было бы здорово, – согласился Джефф.
Джен оставила с ними Олмстида, попросив сержанта и дежурных полицейских хорошенько присмотреть за пострадавшими – ведь существовала как минимум вероятность того, что похитители вставили в них трекеры и могут попытаться вернуть похищенных, а то и чего похуже. Приказав провести тщательное сканирование на предмет подобных устройств, Джен покинула участок и поплыла обратно к северному причалу Центрального парка, а потом прошла пешком к федеральному зданию за большими полицейскими причалами на перекрестке Пятой и 110-й.
К этому времени был уже закат, и солнечный свет пронизывал высотки с запада, обрисовывая их силуэты, будто хребты на драконьей спине против бронзового неба. Джен вошла в здание, миновала пост охраны и оказалась в офисе, где располагалась оперативная группа по делам контрабанды людей, собранная из представителей Службы гражданства и иммиграции, ФБР, полиции Нью-Йорка и Союза домовладельцев. Здесь она нашла старого знакомого, с которым работала в первые дни своей службы. Его звали Горан Раджан, и он радостно приветствовал ее и налил чашку чая.
Джен описала ситуацию со своими спасенными.
– Всего двое? – повторил Горан.
– Именно.
– И их продержали восемьдесят девять дней?
– Именно.
Горан покачал головой.
– Значит, это не контрабанда, а какое-то похищение. Выкуп не требовали?
– Нет. Похоже, никто вообще не знает, почему это произошло.
– Даже пострадавшие?
– Ну, я их еще как следует не опросила. Они жили в моем здании, и их похитили оттуда, поэтому я заинтересована лично. Сегодня я отвезу их домой и поспрашиваю еще.
– Хорошо, что ты за это взялась. Мы-то часто находим людей в таких контейнерах, по сотне зараз. А твои ребята не совсем в нашем ведении.
– Понимаю, но я надеялась, что вы проверите записи на ваших устройствах и выясните, не видно ли там, кто навещал этот контейнер, когда их кормил. Их, вероятно, навещали два раза в день.
Горан отхлебнул чаю.
