Мелкий квант фыркнул в свою чашку, ткнув локтем партнера, который в этот момент пытался подавить усмешку.
– Возможно, так и было в какой-то момент, – допустил я. – В какой-то момент в начале Нового времени. Но сейчас хедж-фонды уже давно занимаются тем, что помогают инвесторам, у которых много денег, – то есть так много, что они могут позволить себе чуть-чуть потерять, – заработать больше, чем им принесли бы другие формы инвестирования. Это если дело пойдет как надо. Здесь высокие риски и высокие вознаграждения, а реальное хеджирование, если присутствует, конечно, снижает их.
Шарлотт кивала с таким видом, будто все это было ей уже известно.
– И каждый менеджер в хедж-фонде принимает разные решения, которые составляют его торговую тайну.
– Верно.
– А вы работаете в «УотерПрайс», и вы хороши в том, чем занимаетесь.
– Да.
– Это по вас видно, – вмешалась Амелия Блэк.
– По вас тоже, – ответил я, слишком поздно осознавая, что это, наверное, можно было понять как «по вас видно, что вы хороши в том, чтобы свисать с дирижаблей нагишом». Это казалось неправильным, но ей, должно быть, уже говорили об этом и так, и эдак, так что сейчас она просто улыбнулась своей милой улыбкой.
Шарлотт метнула взгляд на Амелию, мол, не поощряй его.
– Так вот, – продолжила она, – если бы вы распоряжались деньгами ребят, что бы вы сделали?
– Опять же, чего они хотят? И почему вы хотите использовать их именно таким образом?
– Мы надеемся, что в конечном итоге эти деньги позволят нам защитить это здание от враждебного поглощения. А на это, как мы полагаем, четырех миллиардов долларов может не хватить.
– Чтобы выкупить это здание?
– Оно и так принадлежит нам. – Теперь и ей пришлось проявить снисходительность. – Но нам нужно не допустить, чтобы его выкупили, предложив столько, что большинство кооператива согласится на сделку.
– А-а, – протянул я. – Да, на это четырех миллиардов не хватит.
– Потому что у них намного больше?
– Да. Каждый день из рук в руки переходит по несколько триллионов. А может, и каждую секунду.
При этих словах все, кроме двух квантов, ахнули.
– Это фиктивные деньги, но все же, – добавил мелкий квант.
– Фиктивные деньги? – спросила у него Шарлотт.
– Вексели, – пояснил он. – Кредиты сверх фактических активов. Фьючерсы, деривативы и инструменты всех мастей. Множество векселей, которые предположительно должны конвертироваться в деньги, но это не сможет произойти, если все попытаются сделать это одновременно.
– Точно, – согласился я. – Так вы и есть те кванты, которые пропадали?
– Мы кодеры, – ответил мелкий.
– Мы кванты.
– Да ладно вам, – сказала Шарлотт.
– С возвращением, – добавил я.
– Итак, Франколино, – продолжила Шарлотт, – значит, вы говорите, что, как бы мы ни приумножили эти четыре миллиарда, всегда найдутся люди, у которых все равно будет больше?
– Да.
Она посмотрела на меня так, словно я был в этом виноват, но я предпочел расценить этот взгляд как насмешливый.
– И что бы вы посоветовали нам сделать? – спросила она.
– Вы могли бы сами купить кооператив. Выкупите его, приватизируйте, делайте что хотите. И если кто-то захочет купить ваше здание, просто пошлите их на хрен.
– Что ж, хорошо. Приятно думать, что есть возможность выбора. Антиобщественного приватизационного выбора. Еще есть варианты?
– Ну, – начал я, проникаясь интересом к поставленному вопросу, – вы можете сами основать хедж-фонд, набрать плеч и играть уже с сотнями миллиардов. И целенаправленно их вложить.
Шарлотт пристально посмотрела на меня, словно думала над какой-то загадкой.
– А вы как раз этим и занимаетесь.
– Да.
– Мне это нравится, – одобрила Амелия Блэк.
Шарлотт со значением покачала головой: хватит его поддерживать!
– Еще какие-нибудь способы предложить можете?
– Конечно, – ответил я. – Сейчас постоянно появляются новые инструменты. Недвижимость всегда пользуется популярностью, потому что она не может никуда испариться. Хотя в межприливье, наверное, может. Я сейчас сам над этим работаю. Наводнения «скейсшиллеровали» десятую часть всей недвижимости в мире до нуля, но мой индекс показывает, что она почти вернулась к нормальному уровню. Это выглядит очень ободряюще, и есть даже вероятность, что пузырь может лопнуть.
Шарлотт нахмурилась:
– А что нам делать в таком случае?
– Шортить.
– То есть?
– Ставить на то, что пузырь лопнет. Покупать такие инструменты, чтобы, когда он лопнул, вы остались в выигрыше. Тогда вы выиграете так много, что единственной вашей заботой будет, чтобы сама цивилизация не пала и остался кто-то, кто сможет вам заплатить.
– Цивилизация?
– Финансовая цивилизация.
– Это не одно и то же! – воскликнула она. – Я бы с радостью обрушила финансовую цивилизацию!
– Становитесь в очередь, – ответил я ей.
Мне понравился ее смех. Кванты тоже рассмеялись. И Амелия – тому, что рассмеялись остальные. У нее в самом деле была очень красивая улыбка.
– Расскажите мне, как это сделать, – попросила Шарлотт, ее глаза сияли от мысли об уничтожении цивилизации.
Должен признать, выглядело это забавно.
– Подумайте о простых людях, которые живут своими обычными жизнями. Им нужна стабильность. Им нужно то, что вы называете неликвидными активами, то есть жилье, работа, здоровье. Эти активы действительно неликвидны, люди вносят ряд платежей, чтобы они оставались неликвидными, – то есть оплачивают ипотеку, медицинскую страховку, взносы в пенсионный фонд, коммунальные расходы и все в этом роде. Каждый человек оплачивает их каждый месяц, и финансисты учитывают все эти устойчивые поступления. Они берут кредиты, основываясь на этой устойчивости, используя ее в качестве гарантии, а потом тратят взятые в кредит средства на ставки на рынках. Они берут плечи в сто раз бо́льшие, чем у них есть активов, которые складываются преимущественно из платежей, что переводят им люди. Долги тех людей – это просто их активы. У людей неликвидность, у финансистов ликвидность, и финансисты извлекают выгоду из спреда между двумя этими состояниями. Каждый спред – это возможность заработать еще больше.
Шарлотт сверлила меня взглядом, будто лазером.
– Вы знаете, что говорите с главным управляющим Союза домовладельцев?
– Так вот чем вы занимаетесь? – переспросил я, вдруг ощутив свое полное невежество.
