– Ладно, я поняла. Тогда давай сделаем так, чтобы ты почувствовала что-то другое.
И они пошли кататься на коньках. Полярный циклон уже неделю как прошел в регионе, но было по-прежнему холодно. Очень холодно – на Манхэттене холод ощущался гораздо сильнее, чем даже на антарктическом побережье, там, где ее медвежьи братья и сестры были так предательски убиты. Было так холодно, что Нью-Йоркская бухта полностью замерзла. Теперь люди ездили по каналам и по Гудзону в Хобокен на грузовиках, и даже до самого Веррацано-Нарроуса – благо морская поверхность замерзла на две мили. Время от времени лед на Гудзоне трескался, и огромные льдины вздымались и наклонялись набок, точь-в-точь как в ужасной Антарктике. Амелии никак не удавалось избавиться от стрессовых воспоминаний.
Каналы Нижнего Манхэттена затвердели настолько, что во льду почти не было трещин. Будто снова появились улицы, только теперь белые, скользкие и заметно более высокие, чем прежде, но тем не менее столь же пригодные для прогулок, что и раньше. Да, в этом городе никогда не было ничего простого; сейчас там, где оставалось какое-то оборудование или другой источник тепла, в подземных туннелях канализации или в трубопроводах, были теплые точки, отчего лед над ними истончался, а в некоторых местах таял полностью. Из этих прорубей за воздухом выпрыгивали тюлени, а еще бобры, ондатры и другие млекопитающие эстуария, которые дышали там, надеясь, что их тем временем не съедят хищники – люди или кто-нибудь еще. Мир – поистине ужасное место. Здесь часто приходилось вставать перед выбором: убить самому либо быть убитым. Или съесть кого-нибудь из своих соседей, а потом оказаться съеденным другими.
Николь вела себя странно, будто считала Амелию какой-то бомбой, готовой вот-вот взорваться. А парень, с которым Николь встречалась в Нью-Йорке, уехал из города или был слишком безрадостен, чем-то огорчен – а может, лишь делал такой вид, – и не стремился с ней увидеться. Так и оказалось, что делать реально нечего.
Вот они и надели коньки. Вообще это было весело. Амелия выросла в Сент-Поле, Миннесота, и научилась там кататься на льду, покрывавшему пруды и реки, поэтому могла справиться со здешними прорубями, а также кататься задом наперед, что доставляло ей удовольствие, и даже немного кружиться, хотя это уже было не так забавно, потому что напоминало о времени, когда мама заставляла ее проделывать это на соревнованиях. Мама хотела сделать из нее звезду, и Амелия теперь считала, что ей стоит быть за это благодарной, однако чувства благодарности она не испытывала. Тем не менее кататься на коньках ей нравилось.
Вот она и каталась с Николь вверх-вниз по Бродвею от Юнион-сквер до 34-й, ощущая, как легкие наполняет прохладный воздух, как покалывает нос и он немеет, и испытывая все другие прекрасные чувства пребывания под тусклым зимним небом, где солнце едва просматривается на южном горизонте, отбрасывая на север длинные тени зданий. Как будто их всех перенесли куда-то на ледяную планету, только здания остались теми же знакомыми домами, гастрономами и лодочными магазинами, где единственным отличием было то, что каналы стали твердыми и белесыми. Власти города даже вывели на улицы несколько настоящих автобусов – старых, но с новыми моторами. Благодаря чему виды на каньоны напоминали старые фотографии, только вместо такси были люди на коньках. Пешеходам же приходилось держаться поближе к зданиям, чтобы не оказаться сбитыми.
Амелия каталась быстро – быстрее, чем такси в старые времена, потому что могла уклоняться и просачиваться сквозь трафик, будто мотоциклистка. Николь за ней не поспевала. А если кто-то возникал у Амелии на пути, она кричала: «Бип-бип-бип!» – как такси – и проносилась в считаных дюймах от объекта.
Но затем она поняла, что развила такую высокую скорость, что нечаянно проехала мимо красной ленты, которой был закрыт перекресток Бродвея и 28-й. Лед под ней истончился, и она вспомнила своего отца, который учил, что по тонкому льду нужно ехать как можно быстрее, – но в этот момент он треснул. И мало того, что она мгновенно провалилась в студеную воду, так еще и осколок льда пришелся ей под ребро и выбил из нее дух, как только она ушла вниз. Шок от холода все равно заставил бы ее выпустить воздух из легких, но поскольку его там уже не было, она закашлялась, и в легкие попало немного воды, отчего она стала кашлять снова и захлебываться. Она тонула.
В панике она попыталась всплыть к поверхности, но врезалась в лед – между ней и воздухом было препятствие! Она сместилась под нетронутый лед! И теперь уж точно утонет! Мощный всплеск адреналина, разлившегося по ее телу, обратил кровь в пламя, и ей еще сильнее захотелось вдохнуть воздух. Она ударила лед локтем – со всех сил, но этого было явно недостаточно. Теперь перед глазами у нее были только серые и черные пятна. Она не знала, что предпринять дальше, куда ей плыть. Ударила лед затылком. Было больно, но больше ничего не произошло. Она была обречена.
Затем рядом раздался громкий треск, и ее чем-то вытащили наверх. Она повисла в воздухе, ее потащили куда-то в сторону, затем вокруг нее начали шумно возиться какие-то люди, – а сама она задыхалась, замерзала и кашляла, пока ее несли подальше от дыры во льду, очевидно, проломленной этими прохожими, чтобы ее достать. Они рассказали, что заметили ее подо льдом, разбили лед ногами и лыжными палками и вытащили ее. Какие хорошие люди! Но теперь она замерзала, и не на шутку, так что не могла ни дрожать, ни дышать. Она с шумом пыталась вдохнуть воздух в легкие, но удавалось лишь отхаркивать из них воду. Воздух словно застрял у нее в горле.
– Х-х-холодно! – наконец получилось у нее выдавить вместе с водой.
– Ну-ка несите ее сюда! – крикнул кто-то.
Пока все голосили наперебой, ее отнесли в здание – и она почувствовала, что стало теплее. Она очутилась вроде бы в туалете, нет, в какой-то раздевалке, возможно, это был спортзал или спа, и там с нее сняли одежду. Кто-то весьма весело заметил, что все это походило на одно из ее старых шоу и что не каждый день выпадает случай раздеть облачную звезду ради спасения ее жизни. Все, кроме Амелии, рассмеялись; она и сама присоединилась бы к ним, если бы могла, ведь в первую ее пару лет в облаке это действительно было главной особенностью ее шоу. И ей в самом деле вспоминались старые времена, а тем временем ее раздели и отнесли под горячий душ. Несколько человек зашли туда вместе с ней не раздеваясь, а просто намокая в одежде. Они держали ее и подбадривали, смеясь и оживленно переговариваясь, очевидно, наслаждаясь ее наготой, как она наслаждалась бы сама, если бы могла что-то чувствовать или о чем-то думать. Воду в душе включили еле теплой, чтобы ее капилляры не расширились и от сердца не отхлынула вся кровь, сказали они. Хорошая идея, но ей было не так тепло, как хотелось бы, к тому же теперь она стала дрожать сильнее, чем когда-либо. Николь стояла у двери в душ, оставаясь сухой, но и присматривая за Амелией, и, как та предполагала, снимая ее. Незнакомцы в этом отношении были более прямолинейны:
– Ладно, дорогая, вставай, пусть теплая вода попадет тебе на затылок.
– Кто-нибудь, найдите ей сухую одежду.
– И где мы ее найдем?
– Вот полотенце, она может вытереться и повязать его, пока не найдется каких-нибудь вещей.
