Коротенький маркиз, ее супруг, с растерянным видом прогуливается по палубе, держа под руки двух тощих дочек; надежда семьи с рыжим хохлом уже курит на фордеке в дорожном клетчатом костюме, в сапожках с лаковыми носками и в рубашке, вышитой розовыми боа-констрикторами. Откуда у путешествующих снобов эта удивительная страсть рядиться в маскарадные костюмы? Почему человек не может путешествовать просто в сюртуке, и т. д., но считает нужным одеваться наподобие арлекина в трауре? Взгляните, даже молодой Олдерменбери, торговец салом, только что поднявшийся на борт, надел дорожный костюм, весь зияющий карманами, а маленький Том Солитер, клерк адвоката из Сити, у которого всего три недели отпуска, напялил гетры и с иголочки новую охотничью куртку, да еще пытается отрастить усы на своей коротенькой, запачканной табаком верхней губе!
Помпей Хикс дает самые подробные указания своему слуге и громко спрашивает.
— Дэвис, где мой несессер? — И потом: — Дэвис, лучше возьмите ящик с пистолетами в каюту!
Маленький Помпей путешествует с несессером, но брить ему нечего; и бог его знает, кого это он собирается застрелить из своих пистолетов? И никак не догадаешься, что ему делать со своим слугой, разве только обслуживать его.
Воззрите на честного Натаниэля Хаундсдича с супругой и на их сыночка. Какое надменное и блистательное довольство озаряет черты этих снобов восточного происхождения! Какой костюм на Хаундсдиче! Какие перстни и цепочки, какие трости с золотыми набалдашниками, какие брильянты, какую эспаньолку отрастил этот мошенник на подбородке (мошенник! Он ни за что не упустит случая доставить себе даровое удовольствие!). У юного Хаундсдича тросточка с позолоченным набалдашником и пестрая мозаика украшений — все это бьет в глаза. Что касается мадам, то на ней все цвета радуги: желтая шляпка, розовый зонтик на белой подкладке, изумрудно-зеленая шаль, ротонда переливчатого шелка, коричневатые ботинки, зеленоватые перчатки; а разноцветные стеклянные пуговицы, размером от четырехпенсовой монетки до кроны, ослепительно сверкают, усеивая сверху донизу ее пышный наряд. Я всегда говорил, что люблю смотреть на «избранный народ» в торжественные дни: так они живописны и счастливы в своем неистовом великолепии.
А вот идет капитан Булл, одетый с иголочки, подтянутый и опрятный; он путешествует от четырех до шести месяцев в году, не выделяется ни роскошью одежды, ни наглостью поведения, однако я считаю его таким же завзятым снобом, как и всех прочих на борту. Булл проводит сезон в Лондоне, обедает на чужой счет, ночует в чердачной каморке рядом со своим клубом. Где только он не побывал за границей: он знает лучшие вина в любом кабачке в любой столице Европы; водится там с лучшим английским обществом; видел все дворцы и все картинные галереи от Мадрида до Стокгольма, говорит на ужасной смеси из нескольких языков — и ровно ничего не знает. Булл гоняется за титулованными снобами на континенте и являет собой нечто вроде курьера-любителя. Он навяжется в знакомые к старику Карабасу, еще не доехав до Остенде, и напомнит его светлости, что они встречались в Вене лет двадцать тому назад или что он поднес его милости стаканчик шнапса на вершине Риги. Мы уже говорили, что Булл ничего не знает: но он знает происхождение, герб и родословную всех пэров, он заглянул своими острыми глазками в каждую из карет на борту — заметил, какие на дверцах эмблемы, и изучил все гербы; ему известны все континентальные анекдоты, основанные на английских сплетнях: как граф Тавровский увез мисс Бэгз в Неаполе, как близко леди Смигсмаг знакома с молодым Корнишоном из французской миссии во Флоренции, сколько именно выиграл Джек Дьюсэйс у Боба Грингуса в Бадене, что заставило Стагзов поселиться на континенте, за какую сумму заложены имения О'Гоггарти, и т. д. Если ему не удастся поймать лорда, он подцепит баронета, а не то несчастный старикашка заарканит какого-нибудь светского сосунка и станет показывать ему «жизнь» в неких малодоступных и завлекательных кварталах. Фу, старая скотина! Если у него имеются все пороки, свойственные самой мятежной юности, зато, к его утешению, совести нет ни на грош. Он глуп в высшей степени, но по характеру жизнерадостен. Себя он считает вполне респектабельным членом общества; но, быть может, единственное доброе дело, какое он делает в жизни, и то поневоле, — это являть собой пример, отнюдь не достойный подражания, и показывать, какая это отвратительная фигура в общественной картине — развратный старик, проходящий по жизни относительно пристойным Силеном и умирающий у себя в каморке одиноким, нераскаянным и не замеченным никем, кроме наследников, которые с изумлением обнаруживают, что после беспутного старого скряги остались деньги! Смотрите, он уже подобрался к старику Карабасу! Что я вам говорил!
А вон там вы видите старую леди Макскру и с нею — двух не слишком молодых женщин, ее дочерей: они едут в Бельгию и вверх по Рейну искать, где подешевле, и торговаться из-за цен, пока не найдут пансион, где можно прожить на меньшую сумму, чем та, которую ее милость выплачивает своим лакеям. Однако она будет требовать большого уважения от английских снобов, проживающих на тех водах, которые она изберет своей летней резиденцией, и это уважение ей, как дочери графа Хаггистоуна, будут оказывать.
Вон тот широкоплечий франт с внушительными бакенбардами, в чищеных лайковых перчатках — мистер Фелим Кланси из Полдудистауна: сам он зовет себя мистер де Кланси; он пытается скрыть родимый ирландский акцент богатейшими напластованиями английского жаргона; если же вы станете играть с ним на бильярде или в экарте, то выиграете первую партию, а он — семь или восемь остальных.
Эта сверхрослая леди с четырьмя дочерьми и молодым университетским денди, ее сынком, — миссис Кьюси, супруга видного адвоката, которая скорее умрет, чем откажется от светской жизни. У нее о собой в мешочке «Книга пэров», можете быть уверены; но ее совершенно не замечает миссис Квод, супруга высокопоставленного юриста, чья карета со всеми ее багажниками, запятками и империалами едва ли уступает по великолепию дорожной колымаге маркиза Карабаса и чей курьер обладает более внушительными бакенбардами и более объемистой сафьяновой сумкой, чем собственный курьер маркиза. Обратите на нее внимание: она разговаривает с мистером Спаутом, новым членом парламента от Джоуборо, который едет инспектировать деятельность Zollverein'a
[117] и на следующей сессии задаст лорду Пальмерстону несколько весьма строгих вопросов об отношении Англии к торговле берлинской лазурью, марсельским мылом, немецкими спичками и т. д. В Брюсселе Спаут окажет поддержку королю Леопольду, будет посылать из-за границы письма в свою газету и в качестве члена британского парламента будет ожидать приглашения на обед от каждой коронованной особы, чьи владения он посетит во время своей поездки.
Далее назовем… но, чу! звонят в колокол, провожающим пора уходить, и, сердечно пожав руку Снукса, мы сбегаем на дебаркадер, махая на прощанье рукой, в то время как величественный пароход рассекает озаренные солнцем лазурные воды, унося груз снобов к чужим берегам.
Глава XXIX
Континентальные снобы — продолжение
Мы привыкли смеяться над французами за их склонность к хвастовству, за то, как невыносимо они кичатся Францией, славой, императором и тому подобным; и все же сдается мне, что по своему особого рода самодовольству и кичливости английский сноб не имеет себе равных. В тщеславии француза всегда есть что-то напряженное. Он хвастает с такой горячностью, с такими воплями и жестикуляцией, так громко кричит, что французы стоят во главе цивилизации, в центре общественной мысли и т. д., что нельзя не видеть, как в душе у бедняги смутно мелькает подозрение: а может быть, он вовсе не то чудо, каким себя провозглашает.
